— Виоли... — в этом одном слове Леопольда столько муки, что ей больнее, чем от любого клинка.
Боль — потому что он понимает: предложенный «обмен» не оставляет выбора. Виоли говорила, что ничего не значит для него, и хотя это неправда, в сравнении с судьбой Темарина и его народа — она действительно никто.
— Я слишком часто сдавался, дядя. Ставил свои желания выше клятвы, данной стране при коронации, — говорит Леопольд, обращаясь к барону, но не сводя глаз с Виоли. Эти слова — прежде всего для неё. — И не сделаю этого снова. Даже ради того, кто дороже всех.
— Всё в порядке... — пытается сказать она, но лезвие впивается глубже, превращая её голос в шёпот.
Леопольд, кажется, слышит — или чувствует иначе — потому что кивает в последний раз, прежде чем поднять меч и скомандовать армии:
— В атаку!
С криком «За короля Леопольда!» войска устремляются вперёд. Это последнее, что слышит Виоли, прежде чем лезвие рассекает её горло. Она падает, звёзды вспыхивают перед глазами, а вокруг растекается тёплая лужа крови.
Беатрис
Беатрис наблюдает, как Паскаль движется к ней по проходу, и в груди у неё сталкиваются радость, облегчение и страх. Она понимает, что сейчас для него это худшее из возможных мест — но так безумно рада видеть его живым и невредимым.
— Звёзды не благословляют нас, потому что мы сами отвергаем их дары, — голос Паскаля звучит громко и твёрже, чем когда-либо. — Мы объявляем их вне закона и караем тех, кто осмеливается принять их благодать.
— Кузен, — Энцо наклоняется с балкона, чтобы разглядеть его. — Как я рад, что слухи о твоей смерти оказались преувеличены.
В его тоне действительно слышится облегчение, но Беатрис не верит ни на секунду. Она подавляет бурю эмоций, примеряя ледяную улыбку — точь-в-точь как у её матери.
— Разве леди Жизелла вам не рассказала? — её голос звучит невинно, но скрыть ядовитые нотки не удаётся. В этот момент она осознаёт: единственный выход — сделать именно то, чему учила её мать. Посеять хаос. Дать недоверию прорасти так густо, чтобы окончательно расколоть враждующие фракции при дворе.
— Нет, не рассказала, — после паузы отвечает Энцо.
Его тон всё так же ровен, но Беатрис улыбается — она попала в цель.
— Думаю, она вообще мало что вам рассказала, Энцо, — игриво замечает Беатрис, прежде чем перевести взгляд на Николо. — А тебе — и того меньше.
— Беатрис, — предупреждающе произносит Жизелла, но та и не думает слушаться.
Она игнорирует её, сосредоточившись на Паскале, который теперь стоит прямо перед помостом. Будь её руки свободны — она могла бы дотянуться и коснуться его.
— Рада тебя видеть, муж мой, — говорит она, наполняя слова искренней теплотой. — Хотя теперь мне интересно, сколько ещё старых друзей могут быть здесь, о ком я не подозреваю.
— Ты всегда умела заводить друзей повсюду, Беатрис, — отвечает Паскаль, прекрасно понимая её истинный вопрос: сколько их ещё в замке?
Прямо ответить он не может, но подносит левую руку к носу — один палец. Один союзник в часовне. Скорее всего, Эмброуз, хотя он в битве бесполезен — книги ему куда ближе, чем кровь.
— Возможно, — соглашается Беатрис, запоминая эту информацию на случай побега. — Хотя признаю, качество некоторых друзей оставляет желать лучшего.
Паскаль поднимается на помост. Беатрис отпускает плечо Николо (не убирая кинжал от его горла) и крепко сжимает руку мужа, делясь с ним силой и черпая его поддержку. Затем обращается к толпе:
— Друзья вы или враги — суть не меняется. Этот жалкий переворот, ваши детские споры о том, кому сидеть на позолоченном стуле и носить красивую корону? Всё это бессмысленно. Потому что через несколько дней, недель или — если вам повезёт — месяцев, моя мать перебросит войска через границу и раздавит вашу оборону, как муравьёв под каблуком. А вы будете слишком заняты склоками, чтобы заметить угрозу, пока не станет слишком поздно.
Она делает паузу, бросая взгляд на Жизеллу.
— Я знаю это, потому что должна была помочь ей. И Жизелла знает — по той же причине. Она сговорилась с моей матерью, чтобы одурманить меня и вернуть сюда. Чтобы убить, когда придёт время — и дать моей матери повод осадить Селларию.
По часовне прокатывается ропот.
«Она лжет», - говорит Жизелла, но каким бы четким и уверенным ни был ее голос, этого недостаточно, чтобы стереть сомнения, зародившиеся благодаря Беатрис.
«В какой части?» со смехом спрашивает Беатрис. «В какой именно части ложь?»
Некоторое время Жизелла молчит, но наконец обретает голос.
«Да, верно, я действительно сговорилась с императрицей Маргаро», - признает она, и слова словно силой вырываются у нее изо рта. «И да, все, что говорит Беатрис, технически правда, но я никогда не собиралась выполнять свою часть сделки. Я солгала ей, чтобы обеспечить себе свободу после того, как она заточила меня в бессемианскую темницу».