В завершение она обвиняюще ткнула пальцем в сторону Беатрис.
«И ты думаешь, что кто-то поверит в это?» спрашивает Беатрис с резким смешком. «Когда ты сама признаешь, что у тебя нет чувства чести? Нет верности?»
В ответ раздается ропот.
"Я верна Селларии!" — кричит Жизелла, но повисшая тишина красноречивее любых слов. Беатрис понимает — битва проиграна в тот самый момент, когда противница потеряла самообладание. Сколько людей будут потом рассказывать об этом вечере, описывая её пронзительный голос и истеричные манеры?
Жизелла тоже осознаёт свою ошибку — как может не осознавать? Она выросла при этом дворе, наблюдала, как десятки женщин до неё совершали те же промахи, вероятно, клянясь себе, что никогда не проявит подобной глупости. Неспроста в Селларии никогда не было королевы на троне — и даже Жизелла со всеми её интригами и амбициями предпочитала дергать ниточки из-за кулис, а не бороться за власть открыто.
Глядя, как Жизелла осознаёт свою ошибку, Беатрис ожидает почувствовать триумф — сколько ночей она засыпала, представляя момент падения соперницы? — но вместо этого ощущает лишь горечь. Годы кропотливых интриг, создания альянсов, медленного накопления власти — и всё рушится в одно мгновение из-за единственной вспышки эмоций. Пронзительный крик наносит куда больший урон, чем пролитая всего несколько минут назад кровь.
Никто не вспоминает, как все в этой часовне раболепно склонялись перед королем Чезаре, несмотря на его бесчисленные истерики. Никто не задумывается, что эти истерики часто заканчивались казнями. Но стоило Жизелле дать волю эмоциям — и уважение мужчин, еще вчера готовых убивать друг друга по её тонкому расчету, растаяло, как утренний туман.
И, как ни странно, Беатрис испытывает к ней жалость. Больше того — ярость за неё. Если отбросить личные чувства, Жизелла была бы лучшим правителем для Селларии, чем Николо, беспомощный без её поддержки. Лучше Энцо, который был слишком труслив, чтобы оставаться в одном городе с королём Чезаре, не то, что свергнуть его, как это сделала Жизелла. Беатрис вынуждена признать: Жизелла была бы даже лучшим монархом, чем Паскаль — хотя бы потому, что он никогда не жаждал власти.
Возможно, Жизелла была тем правителем, в котором так нуждалась Селлария — если бы не поколения королей, воспитавших народ, слишком слепой, чтобы это увидеть.
Их взгляды встречаются. Даже понимая, что потеряла поддержку, даже заметив, как Энцо отдаляется от неё на тесном балконе, Жизелла держит подбородок высоко, а в карих глазах — стальная решимость. Королева — даже без короны.
Равная, — осознаёт Беатрис.
Она сжимает руку Паскаля, всё ещё не веря, что он здесь. Как бы она ни хотела, чтобы он был в безопасности где-то далеко, его присутствие сейчас бесценно.
— Паскаль, у тебя самые законные права на трон Селларии, — громко объявляет она, чтобы слышали даже на задних скамьях. — Да, король Чезаре лишил тебя наследства, но вряд ли кто-то станет утверждать, что он был в здравом уме.
Она делает паузу, ожидая возражений, но после неуверенных переглядываний никто не решается оспорить.
— Хочешь ли ты быть королём?
Она знает его ответ еще до того, как заканчивает вопрос, но не может говорить за него. А он в этом и не нуждается.
«Как бы я ни любил свою страну и как бы ни скучал по дому, - говорит он, и его голос звучит так же громко и уверенно, как и ее собственный, - я считаю, что смогу лучше служить Селларии вдали от трона и двора».
Он более вежлив, чем того заслуживают слушающие его придворные. Паскаль был несчастен при дворе, и, хотя она уверена, что он любит Селларию, она сомневается, что он по ней скучал. Тем не менее его речь хороша, а голос ни разу не дрогнул - она не уверена, что он был бы способен на такое в прошлом, когда стоял перед двором, утопая в тени, отбрасываемой его отцом.
Беатрис отрывает от него взгляд и убирает кинжал с шеи Николо, призывая его встать по другую сторону от нее. Он больше не выглядит растерянным, но его глаза все еще насторожены, когда он смотрит на Беатрис, Жизеллу, Энцо и толпу.
«А ты, Нико?» — спрашивает она, намеренно используя его прозвище. — «Ты как-то говорил, что хочешь повидать мир. Отказ от короны по собственной воле и добровольное изгнание дадут тебе на это уйму времени».
Николо касается упомянутой короны, его лоб нахмурен, но глаза, как всегда, расчетливы. Он ищет пути вперед, тщательно взвешивая каждый в считанные секунды. Слегка наклонив голову в ее сторону, он едва заметно улыбается, словно они играли в шахматы, и она наконец поставила ему шах и мат. Он снимает корону с головы, смотрит на нее мгновение и передает Беатрис. Ей приходится отпустить руку Паскаля, чтобы держать и корону, и кинжал, и корона оказывается куда тяжелее.