Андрей кивнул несколько раз.
— Возница — здесь, в Новгороде. Он Колупаеву и доложил обо всем случившемся. Колупаев его самого чуть на дыбу не вздернул — за глупость. После одумался.
— Стало быть, Севастьян Глебов нынче в бегах, — протянул Флор. — Интересные вещи ты, Андрей, рассказываешь…
— А батюшка мой пропал, — добавил Вихторин. — Не Глебов ли душегубец его подстерег на улице?
— Как это возможно? — удивился Флор. — Глебов — совсем мальчишка!
— Он троих человек уложил, разве я тебе только что не рассказывал?
Флор задумался.
— Тут что-то не сходится, — сказал он наконец. — Положим, Севастьян Глебов убежал. По-твоему, он один справился с тремя взрослыми сильными мужчинами?
Андрей снова развел руками. Вид у него был очень растерянный.
— Выходит, что так, — выговорил он наконец.
Флор покачал головой.
— Нет, у Севастьяна были сообщники — и это, брат, любопытнее всего… Кто они такие? Как Севастьян ухитрился с ними сговориться? Откуда они знали, что его повезут в монастырь и повезут именно той дорогой? Слишком уж ловко все сошлось…
— А батюшка мой пропал, — повторил Андрей совсем жалобным голосом. Он был готов разрыдаться.
— Может быть, если у Глебова тут остались свои люди, — заговорил Вадим и остановился, чтобы прокашляться. — В общем, сообщники. Они и сына Глебовского освободили, и Вихторина похитили… или убили, — добавил он.
Флор посмотрел сперва на огорченного Андрея, потом на Вадима.
Ответил сразу обоим:
— Невероятно. Для чего Глебову убивать Вихторина?
— Чтобы отомстить, — сразу сказал Вадим. И мысленно проклял свою поспешность. Что за мотивы для убийства — отомстить! Это на ролевых играх и в фэнтезийных романах бывают такие нелепые мотивы. А в жизни все немного по-другому.
— Может быть, — согласился неожиданно Флор. — Может, он отомстить хотел… Только за что? В чем Вихторин перед ним грешен? Разве что твой отец, Андрей, донес на Елизара…
— Нет, — покачал головой Андрей, — Григорий, отец мой, ни сном ни духом о фальшивых копейках не ведал.
— Может, подозревал и скрывал от тебя? — вмешался Вадим.
— Отец от меня своих мыслей не таил, — сердито ответил ему Андрей. — Что думал, то прямо высказывал. Стал бы он сватать за меня Настасью, если бы подозревал только, что Настасьин отец занимается таким пакостным делом!
— Значит, причин у Глебова для такого убийства нет, — сказал Флор. — Или есть, только мы о них пока не знаем.
Он поднялся из-за стола, махнул Ионе, чтобы пощадил остатки киселя, и направился к выходу.
— Благодарим тебя за хлеб-соль, Андрей Григорьевич, и просим не печалиться. Найдется твой отец, найдется и Севастьян Глебов. Ты молись, а мы попробуем тебе помочь.
— Что ты об этом думаешь? — обратился Вадим к Флору, когда оба они оказались на улице.
Флор молча качал головой. Иона шел следом, разглядывая облака. Ему было и весело, и печально: как-то все разом. Севастьяна ищут, да никогда не найдут. Потому что колупаевским ищейкам в голову не придет искать его в Новгороде, прямо под носом у приказного дьяка! Это раз. И второе. Ищут-то парня! Кому в голову придет, что Севастьян Глебов до того отчаялся, что переоделся девушкой, презрев все законы? Глебовская семья всегда славилась благочинием.
Не встречалось в ней таких хитрецов и озорников. И не случилось бы подобного, не попадись Севастьяну в трудную минуту выученик скомороха…
Нет, Севастьяна еще долго не найдут. Пока у того борода не вырастет.
А к тому времени что-нибудь да произойдет. Например, докажут, что Елизар вовсе не виновен был в том, в чем его обвиняют. Севастьян уверял Животко, что так оно и есть. Никогда отец его не делал ничего постыдного. Пропутешествовав с Севастьяном не один день, Иона склонен был теперь вполне доверять крестному. Тем более, что они отныне состоят в духовном родстве, которое, как известно, превыше кровного.
Грустно, конечно, что Григорий Вихторин пропал. Потому как чуял Животко нутряным чутьем звереныша и сироты: случилась беда. От всего вихторинского дома бедой пахло.
Однако все свои мысли мальчик держал пока что при себе. Его даже немного забавляло, что он знает куда больше, чем многомудрый и многоопытный Флор.
Дни пошли тихо. Шевелилось в их утробе потаенное беспокойство. Девица Гликерия обосновалась в доме Флора. В разговоры она ни с кем не вступала, только иногда видели ее рядом с Ионой, но и в таких случаях больше говорил он, а она, опустив голову, слушала. Гвэрлум пыталась было наладить с ней отношения, но Гликерия только улыбалась и кланялась, сложив руки на поясе.
Эти руки почему-то привлекали внимание Гвэрлум. Грубоватые, хотя и красивой формы, с цыпками, порезами и даже мозолями. Как будто молодая девушка занималась каким-то спортом, вроде гребли. С другой стороны, прикидывала Гвэрлум, мало ли девиц с мозолистыми руками. Может быть, она по сельскому хозяйству много работала. Сельское хозяйство, преимущественно знакомое Наташе Фирсовой по произведениям поэта Некрасова («Мороз, Красный Нос», например, или «будет бить тебя муж-привередник и свекровь в три погибели гнуть»), представлялось Гвэрлум непрерывной добровольной каторгой, в которую злой судьбой ввергнуты крестьяне. Размышляя о крестьянской доле, особенно женской, Гвэрлум не могла не одобрять решения Гликерии удариться в бега и сделаться бесприютной странницей.
Странники в ролевом сознании — личности интересные, по возможности загадочные. Они разносят новости и, часто являясь мастерскими персонажами, распространяют нужные мастерам идеи. Например, приходит такой странник в лагерь к ирландцам и сообщает: «Соседний клан такой-то замышляет устроить тут у вас резню, я сам слыхал, переодевшись монахом и спрятавшись у них за пеньком…». Народ тут же берет на заметку, вооружается и идет нападать первым. Получается война — а мастерам этого, как потом выясняется, только и надо.
Или еще какая-нибудь полезная информация…
Впрочем, бывают странники-«приколисты». Так, на памяти Гвэрлум притащился такой к суеверным славянам, долго скакал и бился в корчах, а потом выкрикнул правителю: «Бойся седьмого!» — и исчез бесследно.
Правитель сломал себе голову, размышляя над «седьмым». Кто такой? Кого казнить? Каждого седьмого воина? Но кто из них именно седьмой? Подождать, пока седьмой по счету странник явится? В общем, игра закончилась, а никакого «седьмого» так и не прозвучало. Потом оказалось, что человек попросту валял дурака. Отыгрывал безумца. С психа взятки гладки.
Но Гликерия была не из таких. Просто странница… Молчаливая, необщительная. Вероятно, действительно большая молитвенница.
К рукоделию она не проявляла ни малейшего интереса, беседовать с Натальей о траволечении, о случаях исцелений или наоборот порчи, вежливо отказывалась, уклонялась даже от рассказов о чудесах, встреченных по дороге, — а уж какой странник не любит поведать о чем-нибудь удивительном, чего здешние жители не видали-не слыхали!
И постепенно все оставили Гликерию в покое. Только Вадим бродил под ее окошком да во время трапезы бросал на девушку быстрые, застенчивые взгляды. Гликерия на это никак не отзывалась. Железное сердце у нее в груди, не иначе.
Беспамятный Пафнутий больше других обитателей Флорова дома проявил к страннице интереса. Ей он особенно не нравился. Она сторонилась его, как могла, даже лицо рукавом прикрывала, когда Пафнутий вдруг поднимал голову и принимался засматривать девушке в глаза. Несколько раз он открывал рот, намереваясь что-то сказать, но потом тряс головой и тихо, жалобно мычал, как сумасшедший.
Впрочем, сумасшедшим Пафнутий не был, и Лавр утверждал это с определенностью.
— Его отравили и сильно напугали, — уверял волоколамский инок. — Может быть, это сделала женщина, похожая на Гликерию.
— А может, сама Гликерия? — предположил Харузин, которому таинственная незнакомка тоже не нравилась.