— С удовольствием, — сдержанно кивнула та.
Ливингстон бодро схватил со стеклянного блюдца спелое яблоко и, ловко подкинув плод в воздухе, удалился столь же энергично, как возник.
— О, как он учтив, не то, что другие врачи, которые только и делают, что бесцеремонно раздают указания, — послышался вздох одной из медсестёр.
— Это точно, — поддакнула другая, глядя ясными, голубыми глазами на закрывшуюся дверь. Агнес, тем временем, мечтательно прижала лист бумаги к сердцу.
На содержание листа смотрела только Вивьен.
***
Луис Брайт погрузился в удобное, мягкое кресло напротив письменного стола и начал осматривать комнату, в которой очутился. Кабинет был просторным и светлым, простым, хотя и дорого обставленным. Создавалось впечатление, что пускай его владелец к роскоши не равнодушен, прежде всего он почитает чёткость и порядок. По аккуратно разложенным стопкам бумаг, громоздившимся на письменном столе, было видно, что владелец кабинета, вдобавок, человек занятой и всё привык держать под контролем. Что ж, надеюсь, он окажется ещё и проницателен и вдумчив, подумал Брайт, заметив, что несколько волнуется.
Брайт сделал усилие и начал дышать спокойно и ровно. Он вспомнил о том, что однажды ему уже посчастливилось столкнуться с психиатром, которому предвзятость не была присуща. И пускай это знакомство так и не приблизило Брайта к свободе, в этот раз всё может сложиться иначе.
Дыхание Луиса постепенно замедлялось. Он прислушивался к ритмичному тиканью круглых часов на стене. «Тик-так» говорили они, звуча с каждым движением стрелки всё громче, настойчивее. «Тик-так» говорили часы, погружая всё больше и глубже в некий гипнотический, усыпляющий транс. Ещё пара секунд — и до ума доносилась только мерная речь настенных часов. Только «тик-так», а ещё лёгкий и едва различимый, но столь знакомый, пронзающий гул. Гул, за которым неизбежно последуют неподвластные воле паралич и вибрации. Гул, частый спутник которого ледяной, всеобъемлющий страх…
«Только не сейчас…» — проносилось в голове у Брайта, пока он силился вернуть контроль над разумом и телом. Ему не часто доводилось терять контроль средь бело дня. В те редкие разы, когда это происходило, своевременным это, как ни прискорбно, не являлось. Вот и сейчас нельзя себе позволить пустить переживание на самотёк…
Аллилуйя! Внезапно тиканье часов и гул поблекли: их прервал звук резко распахнувшейся двери. Спустя мгновение в кабинет деловито и уверенно проследовал высокий и осанистый субъект. Он прошмыгнул за стол и, оказавшись напротив оживившегося Брайта, протянул тому свою ладонь.
— Что ж, мистер Брайт, я рад вас видеть, — тепло произнёс молодой человек, пока Брайт пожимал ему руку в ответ, — Я — доктор Ливингстон. Сегодня я хотел бы познакомиться с вами — нашим новым пациентом — чуть ближе.
— Спасибо, что уделили мне время, доктор, — быстро ответил Брайт, с опаской покосившись на досье, которое открывал Ливингстон, — Я с удовольствием расскажу вам о себе.
— Так-так, — сдвинув брови, Ливингстон внимательно просматривал досье, — На сколько я понимаю, раннее вы числились в клинике для душевнобольных Байберри, что в Филадельфии, но за неимением в заведении необходимых вам методов ухода, было принято решение о вашем переводе в более… так скажем, прогрессивный госпиталь? — в тоне Ливингстона засквозили нотки гордости: в методах, что практикуются в клинике Уэйнрайта, никому не доводилось сомневаться.
— О, это не всецело верно, — возразил Брайт, едва заметно содрогнувшись при слове «прогрессивный», — Я полагаю, в досье не сказано, что главный врач из Байберри постановил, что я человек здоровый и вменяемый?
— Боюсь, в отчёте этого действительно не значится, — Ливингстон вздохнул. Он привык, что новые пациенты нередко стремятся продемонстрировать свою мнимую вменяемость, лишь бы только оказаться на свободе. Впрочем, Ливингстон не преминул отметить, что глазам мистера Брайта была присуща мало кому свойственная, особенная ясность, — Вы не волнуйтесь, — миролюбиво продолжил психиатр, — Если вы, как вы сказали, здоровы и вменяемы, это не сможет остаться не замеченным. А пока — мы составим для вас новую, усовершенствованную программу терапии, чтобы вы как можно скорее вернулись к своей преподавательской деятельности. Вы ведь были профессором в университете Делавэра и преподавали медицину, верно?
Брайт кивнул, скрестив пальцы. Слова о грядущей «новой, усовершенствованной программе терапии» обнадеживающе отнюдь не прозвучали.