— Смотри левее, пожалуйста, а то я сейчас задымлюсь, — голова снова закружилась и я прикрыла глаза.
Мне в губы ткнулся бокал с шампанским и я с удовольствием сделала несколько глотков. Фух, так получше.
— Для этих чар нам потребуется вся община. Ну, то есть почти вся группа, потому что даже нашего тройного резерва не хватит на разрыв ткани пространства.
Сложность кровных чар в том, что они вскрывают пространство, открывая окно для слежки, независимо от того, где находится искомый враг. В Австралии? На кладбище? В соседней комнате? Чары возьмут сполна, без скидок на близость расстояния.
— А еще эти чары как бы запрещены, — намекнул Константин, сжимая покрытый трещинами бокал. Зачем посуду бить-то, а?
— Это дело десятое, — отмахнулась я. — Вся ответственность на мне, я же хозяйка славянских земель.
— Мы хозяева! — взбеленился Кощей. — Мы! И что-то мне не улыбается нарушать один из трех заветов!
— Зря ты его оставил, — обернулась я к Полозу, выдохнув слова ему в губы. — Он слишком правильный для таких вещей.
— Слав, а правда, что никто из жриц жизни никогда не влюблялся? — я напряглась.
— Правда, — также шепотом ответила я. — Нам незнакома любовь к мужчине.
— А близость?
— Дважды. Только для лишения невинности и для зачатия наследницы. Там многое должно совпасть: год, мировые изменения, фаза луны и куча всяких неинтересных подробностей. Нет, мы, конечно, присматриваемся к противоположному полу, но я редко хожу в мир людей.
— А Яга…?
— Да, отец должен быть человеком. Иначе дочери никогда не встать между людьми и высшими.
— Бедная моя девочка, — огорченно пробормотал змей, прижимая мою голову к себе. — Такой пласт жизни упускаешь.
Угу, спасибо, но тему можно было выбрать другую. Голова закружилась вновь.
— Может, вас вообще наедине оставить? — ядовито спросили откуда-то сбоку, на что я лишь невнятно промычала.
— О, здорово, — обрадовался Полоз. — Выход там.
— Хватит, — воздух решительно рубанула мертвая сила. — Мы уходим.
Меня вырвали из теплых объятий, отчего голова взорвалась болью. Твою ж налево, Константин!
— Хватит вести себя, как несдержанное животное, — пролепетала я, хватаясь за виски. — Мы все взрослые люди и…
— И ты отправляешься спать, — дверь хлопнула и перед глазами внезапно показался коридор. Заба-а-авно.
— Как-то ты быстро наклюкалась, мать, — злился царевич, неся меня на руках в женское крыло.
— Еще пока не мать. А с твоими методами и никогда ею не стану! Отпусти меня.
— Да сейчас, разбежался, — издевательски хмыхнул он, пинком распахивая дверь в мою спальню.
— Мне нужно вернуться, — что б ты понимал, головешка недоубитая.
— Зачем? — кажется, кто-то разозлился еще больше. — Зачем тебе к нему возвращаться?
— Нужно, — упрямо вскинулась я. — Еще не все обсудили.
— Уже все обсудили! Все, что можно. Хочешь кровные чары? Будут тебе кровные чары, но потом не жалуйся, что тебя под трибунал потащат. И меня вместе с тобой, — тяжелое пуховое одеяло укрыло меня с головой.
— Куда? Я же в одежде. И в тапочках!
— Тапочки, так и быть, снимем, — кажется, он все еще издевается. — А одежду — только через мой труп.
Опа, это мне по силам! Это мы сейчас быстренько организуем…
— Лежать, — рявкнул он. — Не дергайся, Ярослава, хуже будет. Расслабься и получай удовольствие.
— Вот не мог ты десять минут назад это сказать?
Я повернула голову, высвободившись из пухового плена, чтобы полюбоваться на темноволосую макушку царевича, севшего рядом с кроватью на пол. Не удержавшись, протянула руку к волосам и погладила их, с удивлением отметив мягкость и подвижность.
— Зачем он тебе? — как-то несвойственно тоскливо спросили меня. Я собрала мысли в кучку и постаралась ответить максимально честно.
— Он мой друг. Он меняя защищает, заботится обо мне, не сделал ничего плохого и еще никак не обидел. Почему ты так злишься?
— Потому что, — вздохнул он, перехватив мою руку и прижав ее к своей щеке. — Потому что ты совершенно невыносимая, невозможная и наглая девчонка. Самая упрямая, язвительная и слишком сильная для того, чтобы тебя оберегать.
— Знаешь, я думаю, по-настоящему сильным мужчинам это не помеха, — глубокомысленно заключила я. Потолок поплыл перед глазами и пришлось зажмурилась, восстанавливая работу вестибулярного аппарата. — А вот ты слишком много уделяешь внимания не тем вещам.
— Да сколько можно, а? — тумблер злости снова переключился. — Ну хочешь ты себе достойного мужчину, так кто запрещает? Но нормального, а не скользкого бабника.