В 1934 году, дав санкцию на проведение операции «Марьяж», Гейдрих приказал оформить этот особняк в Шарлоттенбурге на имя доктора Бахманна, юридического консультанта концерна «ИГ Фарбениндустри». Под именем «доктор Бахманн» меня знали моя экономка Эрна, соседи по кварталу, блокляйтер НСДАП и местное отделение гестапо.
— Эрна, пока я буду в ванной комнате, распорядись вот с этим, — сказал я, отдавая экономке пакет с продовольствием.
Через полчаса я лежал в наполненной восхитительно горячей водой ванне и млел, погрузившись в иллюзию мирной жизни. Белый кафель с синим узором, ярко начищенный бронзовый кран, шум титана с горячей водой — что может быть прекраснее для взора усталого фронтовика?
Прекраснее был ужин, приготовленный Эрной в то время, пока я отмокал от войны и блаженствовал в кресле возле камина с бокалом коньяка в руке.
Копченая свинина, — в союзе с капустой из запасов Эрны, — превратилась в восхитительный домашний айсбайн. Аккуратно нарезанные домашние колбаса и шпиг вызывали слезы умиления Эрны при каждом взгляде: она уже давно отвыкла от продуктов, которые не выдавались по карточкам. Натуральный кофе она засыпала в ручную мельницу с почти религиозным благоговением, боясь уронить хоть одно зернышко.
Я знал, что у Эрны был брат — и больше никого в этой жизни. Замуж в молодости она не вышла, а сейчас, в бальзаковском возрасте, когда фронт перемалывал сотни тысяч молодых мужчин, это стало для нее совсем нереальной задачей. Она смирилась с судьбой и даже радовалась, что имеет работу приходящей прислуги, гордо именуя себя «экономкой». Еще в 1939 году по моей просьбе ее оформили в негласный агентурный состав СД, так что никто ее не беспокоил. По давно заведенному обычаю Эрна ночевала в доме в мое отсутствие, а когда я жил в доме, она ночевала в своей маленькой квартирке возле станции Лертер. Вот и сейчас, вымыв после ужина посуду, она засобиралась домой.
Моя машина, которой я пользовался до войны, была давно реквизирована для нужд фронта. Так что как нельзя кстати за мной на время моего пребывания в Берлине закрепили машину из гаража РСХА. Мой батальон по-прежнему числился в подчинении РСХА, а я находился в штате VI управления. Впрочем, так повелось еще с 1935 года, когда я выполнял функции личного референта Гейдриха и практически не появлялся на Принц Альбертштрассе; все те, кто знал о моем существовании, твердо усвоили: Герлиак — человек Гейдриха, выполняющий его личные задания, и потому не стоит интересоваться: что такое Герлиак и чем он занимается.
Я вызвал машину и через полчаса уже усаживал Эрну в машину.
— Это же машина гестапо, — испуганно шепнула она мне на ухо, бросив взгляд на номер.
Я удивился: никогда не думал, что тихая и недалекая Эрна может по номеру отличить машину гестапо от всех прочих.
— Мое руководство договорилось со службой безопасности концерна, что на время моего приезда в Берлин мне будет выделять машину гараж гестапо. А откуда ты знаешь, что машина из гестапо?
— Мне однажды сказал наш блокляйтер, какие номера у машин гестапо, — пояснила Эрна и испуганно замолкла: по ее легенде, я не должен знать, что она работает на СД. А она не подозревала, что СД завербовало ее с моей подачи. Эрна испугалась, что я начну расспрашивать ее о причинах особого доверия блокляйтера к ее персоне. Но я сделал вид, что не обратил внимания на ее слова, усадил женщину в машину и пожелал ей спокойной ночи.
Усевшись у камина, я с наслаждением закурил сигарету и, глядя на язычки пламени, погрузился в размышления. Собственно, мысль была одна: о ком перед смертью говорил Бремер?
Тогда, в ночь прорыва блокады из Демянского котла, я подумал, что мой начальник штаба спятил.
Демянский котел. Айке приказал захватить деревню, которую уже сутки безуспешно атаковали его бойцы из «Тотенкопф». «Это задача для ваших людей, Герлиак. Тихо и незаметно зайдите к ним во фланг, захватите эту проклятую деревню и дайте три красные ракеты. После этого вы мне не нужны: от вашего батальона не осталось и двух рот».
Нам крупно повезло: взвод разведчиков застал русских врасплох и подавил огневые точки, способные оставить остатки моего батальона в том заснеженном русском лесу навсегда. Русские минометы накрыли лес, когда мы уже выдвигались к деревне. Меня швырнуло на землю. Осколок впился мне в плечо, но это не он сшиб меня с ног: мой начальник штаба Бремер оказался за моей спиной и сейчас лежал на мне, хрипя и обливаясь кровью. Верный Ланген вовремя оказался рядом. Мы подхватили Бремера и потащили его к обугленным руинам деревни. У сгоревшего сарая мы наткнулись на землянку и втащили туда Бремера. В землянке топилась железная печка, горел сделанный из орудийной гильзы коптящий светильник. У входа валялись трупы двух русских, застигнутых врасплох моими разведчиками. Мы уложили Бремера на дощатый стол, расстегнули шинель. Плохи дела: две пули в грудь, три в живот.