— Идем, девонька, в дом — ласково позвала хозяйка, — я тебе кваску налью. Холодненького. — И направилась к крыльцу.
На пороге она остановилась, оглянулась на стоявших у машины мужчин и мягким, но непререкаемым тоном велела им разгружать поклажу.
— Заносите все в хату, — сказала она. — А вы, Прокофий Иванович, оставайтесь ужинать. Сегодня Яков Ефимович про Париж будет рассказывать. Очень интересно. — Она с симпатией посмотрела на Фиру.
Однако мне не показалось, что дядька с вислыми усами так уж жаждет Фириных рассказов. Более того, я заметила, что он поглядывает на нашего старика несколько враждебно и при этом бросает страстные взоры на хозяйку дома. Видать, правду сказал дед Василь: вокруг Марты Теодосовны и в самом деле женихи вьются, как шмели вокруг цветка. И, кстати, наш старик тоже как-то подозрительно петушком скачет. А уж вырядился-то просто как индюк. Ой, беда с этими стариками!
Я невольно простонала сквозь зубы и приложила ладонь ко лбу.
— Что такое? — сразу же испугалась хозяйка. — Никак заболела?
Я с готовностью закивала головой.
— Заболела-заболела. Голова сильно болит. Можно я посижу где-нибудь в уголке?
Тетка Марта сразу же засуетилась, закудахтала вокруг меня.
— Да зачем же сидеть? Ты приляжь лучше, девонька. А я тебе сейчас кваску холодненького принесу.
Хозяйка потянула меня в дом, а там — в маленькую спаленку.
— Ложись сюда, — указала она на кровать, покрытую разноцветным лоскутным одеялом. — Отдыхай, девонька. Поди, устала с дороги-то? А я сейчас за кваском сбегаю, — сказала она и выскользнула за дверь.
Оставшись одна в комнате, я присела на кровать и осмотрелась. Да, действительно, хозяйка дома, Марта Теодосовна, была невеста с приданым. Что правда, то правда. Не только дом, но и то, что было в доме, вполне заслуживало одобрения. Может быть, на чей-то взыскательный вкус в комнатах было чересчур много мебели, ковриков, салфеточек и статуэточек. Может быть. Зато недостаток вкуса провинциальной хозяйки с лихвой компенсировался чистотой и идеальным порядком в доме.
Я погладила рыжую фарфоровую собаку, стоящую на прикроватной тумбочке, и углубилась в размышления. «Что же здесь все-таки происходит? Почему Фира теперь не Фира, а Яков Ефимович, и куда подевался его дружок?» Но мои размышления были прерваны телефонным звонком. Звонил сын Степка. Наконец-то он вспомнил о матери, не прошло и суток.
— Ма! — орал в трубку Степан. — Вы куда там пропали? Мы с отцом здесь с ума сходим, волнуемся. Почему не звонишь?
«С отцом? — удивилась я. — Почему с отцом, а не с дедом? Неужто Михаил Александрович объявился?»
Я вздохнула и уселась поудобнее на кровати. Мы со Степкиным родителем — Лаврушиным Михаилом Александровичем давно в разводе. Сначала жили-жили, а потом подумали, что не сошлись характерами и разошлись. Вообще-то это я так подумала, а Михаил Александрович был со мной в корне не согласен. Впрочем, он всегда был не согласен. Всегда и практически со всеми. Зануда страшный. И вот на протяжении всех последующих после развода лет он с маниакальным упорством вторгается в мою жизнь. Вторгается и нудит. А я в силу своего мягкого характера все это терплю. Правда, с трудом.
— Степашечка, — виновато сказала я, — прости, родной. Здесь связь очень плохая. Я звонила, — соврала я, — но не могла дозвониться. А у нас все хорошо. Фиру мы... — Я прикусила язык, потому что в комнату с запотевшим кувшином кваса вплыла тетка Марта. Она отчего-то не торопилась уходить, и я, сказав Степке, что у нас все в полном порядке, тетя Вика здорова, а я перезвоню попозже, захлопнула крышку мобильника и вопросительно уставилась на хозяйку.
— Что-то не так, Марта Теодосовна? — спросила я.
Та нервно теребила край своего зеленого жакета.
— Уж не знаю, как и сказать, — начала она. — Но там во дворе девушка, — хозяйка кивнула в сторону окна, — красивая такая, вся в белом...
«Знать, Лялька наконец от соседей вернулась», — подумала я. Это она в дорогу вырядилась в белые брюки и белую футболку. Очень практично и предусмотрительно. Только думаю, что теперь Лялькин прикид не такой уж и белый, а скорее серый. Впрочем, Марта Теодосовна сказала, что «вся в белом».
— Так что же красивая девушка? — поинтересовалась я.
Марта Теодосовна оставила в покое жакет и принялась теребить воротничок блузки.
— Да странная какая-то, — произнесла она. — Увидела Якова Ефимовича и как закричит: «Фира, совести у тебя нет!», — а потом бросилась на него и стала целовать.
Тетка Марта вопросительно посмотрела на меня, а я, надув щеки, стала в очередной раз судорожно соображать, чего бы такого соврать. Ляльку-то ведь я не успела предупредить, что Фира теперь не Фира. А может, сказать, что Лялька обозналась и приняла этого чертова Якова Ефимовича за... А за кого она могла его принять? Ох уж мне этот Фира! Заморочил всех совсем. Ну погоди ж ты у меня!