Потом, когда кошки наконец угомонились, я то и дело просыпалась от каких-то посторонних звуков. То скрипели половицы, то мне чудилось, что по дому кто-то ходит и вздыхает, потом я отчетливо услышала, что кто-то где-то скребется.
«Не иначе, как мыши завелись, — подумала я. — А закормленный теткой Мартой кот совершенно не выполняет своих прямых кошачьих обязанностей. Надо завтра же посоветовать ей посадить кота на диету. Тогда он и о ночных гульках забудет, и мышами займется».
Шорох где-то поблизости повторился, и вслед за ним послышался призывный шепот:
— Марта, Марта, душа моя, ты спишь?
Никто не ответил, и голос зашептал снова:
— Что у вас случилось? Почему машина гудела? Марта, открой. Видно, провидению было угодно, чтобы судьба привела меня в твой дом.
Я узнала голос Прокофия Ивановича, который, судя по всему, воспылал среди ночи неудержимой страстью к хозяйке дома.
«И при чем здесь провидение?» — не поняла я и перевернулась на другой бок.
— Марта, — по-прежнему канючил под окнами сосед, — Марта, открой.
— Ах, оставьте, Прокофий Иванович, — раздался вдруг голос тетки Марты. — Идите лучше спать.
Я оказалась невольной свидетельницей ночного свидания и, окончательно проснувшись, со смехом стала подслушивать страстный шепот Прокофия Ивановича.
— Марта, — не унимался он, — Марта, открои-и-и!.. — Мольбы престарелого «Ромео» неожиданно перешли в протяжный вой.
«Эк его разбирает, — подумала я. — И что только любовь с людьми делает. Ведь не молоденький уже, а посмотри ж ты. Ночью лезет в окно к предмету своей страсти. Вот уж точно — седина в бороду, а бес в ребро».
За стеной послышалась возня, и уже совсем другой голос гневно воскликнул:
— И что ж это ты, гад, делаешь? И куда ж это ты, огрызок вислоусый, лезешь?
В этом свирепом окрике я узнала голос Фиры. Видно, не одна я не спала этой ночью.
Далее было слышно, как кто-то распахнул в гостиной окно, спрыгнул вниз, потом донеслись удары чего-то твердого обо что-то мягкое и в довершение всего плеск воды и Фирины угрозы:
— Только сунься сюда еще ночью, не поздоровится! Совести совсем нет! Порочит почтенную женщину! По ночам в окошки лазит!
Фира с шумом захлопнул створки окна и, нарочито громко топая ногами, направился к себе в спальню. Проходя мимо комнаты тетки Марты, он притормозил.
— Спокойной ночи, Марта Теодосовна, — донесся до меня его голос. — Приятных вам сновидений.
— Спокойной ночи, Яков Ефимович, — ответила тетка Марта.
Фира потоптался еще немного возле хозяйкиной двери и прошел в свою комнату.
Я лежала в темноте и улыбалась. Вот вам, пожалуйста, пример того, что любви все возрасты покорны. Пожилой Прокофий Иванович страстно мычит под окнами тоже немолодой тетки Марты и, что самое интересное, даже внутрь просится. И это ночью-то!..
А наш-то старик, наш-то... как распетушился... Прямо защитник женской чести, едрёньте.
Я хмыкнула и блаженно закрыла глаза. До утра я проспала, ни разу не проснувшись и даже без сновидений.
Но утром меня разбудил возмущенный голос Фиры, доносившийся снизу из гостиной или из «залы», как называла ее Марта Теодосовна. Фира гундел что-то по поводу каких-то исчезнувших конфет.
«И чего ему с утра конфет захотелось? — с раздражением подумала я. — Чего людям спать не дает?»
Я, честно говоря, не выспалась и раннему пробуждению была не рада, тем более, что Лялька на соседней кровати дрыхла как убитая. Она и ночью ни разу не проснулась, и теперь равномерно сопела в две дырочки.
Я натянула на голову одеяло и попыталась снова уснуть, но не тут-то было. Противный Фира уже топал ногами по лестнице — лез к нам, на второй этаж.
— Эй, Марьяночка! — крикнул он из-за двери. — Завтрак готов! Вам вареники с чем подавать: с творогом, с картошкой или с грибами?
Я высунула одно ухо из-под одеяла. Вареники — это хорошо. Тетя Вика нас на даче всегда варениками балует. Особенно я люблю с вишнями.
Но сейчас вишни еще не поспели, и поэтому нужно соглашаться на то, что есть.
— Мне с грибами и с картошкой, — подала голос Лялька.
Оказывается, она уже проснулась.
— И кофе побольше.
Я высунула из-под одеяла всю голову.
Лялька уже соскочила с кровати и теперь, распахнув настежь окно, любовалась окрестностями. В оконном проеме были видны только ее тренированная попа и длинные загорелые ноги.
— Не вывались, — сонным голосом пробурчала я, — второй этаж все-таки.
Лялька влезла обратно и, повернув ко мне улыбающуюся физиономию, воскликнула:
— А хорошо здесь все-таки, черт побери! Просто замечательно! — Она подошла к моей кровати и села в ногах. — И не кисни, Марьяшка. Может, все еще и уладится. Может, вчера ночью мы чего-то лишнего наболтали про твоего Макса. Может все и не так страшно.