И, прежде чем обрести сию жемчужину, нам, несовершенным, надлежит еще многое пройти и испытать, соделаться словно бы сталью, плавимой в горниле, горшками, обжигаемыми в печи. Все, что мы нажили, весь наш суетный опыт — все должно пройти испытание и переосмысление. Ибо мы должны приуготовить себя к принятию бесценного дара. В нас должна выковаться словно бы оправа под эту жемчужину, и эта оправа — ювелирное украшение души нашей.
Она говорила о целомудрии тела, о целомудрии души и ума. Мы все это понимаем настолько неправильно и убого, что и не поправишь в одночасье. Мы не понимаем, что девушка может носить природное девство — и оставаться невозможно порочной в своих помыслах, так что ее девство от природы выступает ее как осуждение, как укор. Что целомудрие — это не бесполость и не удерживание себя от соития, — но содержание своего состава в целости и в сохранности. И любая мать, которая любит своего мужа, своих детей и свой дом, которая ищет удержать все это в целости — девственная в своей основе, и пусть муж хоть каждую ночь восходит на ее ложе, ее девственность не нарушается. Напротив, горе тем женам, которые, во имя ложно понятого долга, под гнетом несусветных правил и требований, превращают жизнь своих домочадцев в ад кромешный. Они оскопляют жизнь и опресняют ее, думая тем самым, что так они служат Богу. У нас в Гёрлице все приходы забиты этими одурманенными своей мнимой праведностью старухами… даже заходить не хочется».
Бёме всю жизнь преследовали суровые житейские обстоятельства: «Я беру Небо в свидетели, что делаю лишь то, что должен делать, ибо дух побуждает меня к этому, ибо я полностью пленен им и не могу от него защититься; таков я буду и впредь, что бы мне ни пришлось в связи с этим пережить».
Немецкий мистик ощущал сверхчеловеческое, природно-божественное происхождение его знания: «По собственным своим силам я столь же слеп, как и всякий другой человек, и столь же немощен, но в духе Божьем видит врожденный дух мой сквозь все, однако же не постоянно, а тогда лишь, когда дух Любви Божьей прорывается через мой дух, и тогда становится животная природа и божество Единым Существом, единым разумением и светом единым. И не я один таков, а таковы все люди».
«Зрелый период» творчества. Порядка семи лет (1612–1619 гг.) Бёме находился под «домашним арестом». Он продает лавку и вместе с женой начинает заниматься торговлей. Это дает ему возможность разъезжать и встречаться с единомышленниками. Кроме этого, нападки и преследования лютеранского духовенства подняли авторитет Бёме среди протестантских модернистов, близких к розенкрейцерству (мыслителя иногда квалифицируют идейным основоположником данного загадочного мистического направления инакомыслия Средних веков и Нового времени). Тесный круг его учеников и последователей сложился к 1620–1621 гг.
В 1620 г. Бёме так описал свои переживания: «Хотя после преследования я и принял решение не делать ничего впредь, но послушно соблюдать тишину Божью, а чертей оставить вместе с их издевками, все же я порой восставал против него (т. е. внешнего человека), и то, что я тогда выстрадал, едва можно отныне высказать… Мой внешний человек не хотел отныне писать». Но озаренный мыслитель не мог продолжать так жить: «Со мной случилось то, что бывает с зерном, которое посажено в землю и прорастает в любую бурю и непогоду, вопреки всякому разумению… И мой внутренний человек был вооружен и даже получил ценного вождя, ему я отдал все мое разумение и при этом ничего не придумал и не оставил разуму из того, что хотел писать, за исключением того, что показывал мне дух словно бы в большой глубине тайны в несчетном множестве, но без моего достаточного разумения».
В последующие годы выходят его новые книги, послания, молитвы. Всего с 1619 г. и до конца жизни Бёме написал 30 книг и трактатов (часть из них остались не завершенными). В позднейшие годы он оставил даже свое главное ремесло ввиду «постоянного занятия писанием» (34-е «теософское послание»). Во время написания своих объемных фолиантов он вынужден был искать поддержки у заказчиков своих рукописей: «Раньше я обходился одним мешком репы у юнкера, которого Бог так благословил, что одну я оставил для него самого, уж очень она мне показалась хорошей. И если юнкер готов оказать мне такую услугу, то пусть пожалует один мешок, чтобы мне не тратить денег. Тогда я смогу возделывать свое дарование, так как время бедных весьма скудно, и я теперь почти все свое время посвящаю службе моим братьям, которым я с сердечной охотой даю то, что растет в моем садике, и теперь ищу свои перлы в большом усердии, чтобы служить моим братьям». В этот период в Германии шла 30-летняя война (1618–1648) со всеми сопутствующими бедствиями.