Притом ничего, что можно оспаривать, ничего, казалось бы, неприемлемого. Идея Старика была вполне обыкновенная: два зама, Вдовин по своей тематике, Яков Фомич по тематике Элэл, — нормальная структура.
Ответил единственно возможным образом. Обещал поговорить с Яковом Фомичом…
Сидел потом, откинувшись в кресле, продолжал рисовать каракули. Что ж, теперь, после всего, что произошло… предложить ему разделить с тобой руководство институтом?
Снова накатилось то самое, из детства, с его обидами, непризнанием… Пусть шло все еще негладко, но в целом — туда, куда нужно, куда он направлял ход событий. Оставалось, может, не так много еще подталкивать, не так долго ждать… Снова его ни во что не ставили, снова отодвигали назад, напоминали, что он не заслуживает того и этого, снова лишали главного, на что он рассчитывал… И опять — Старик. И тогда он сделал так, что Элэл обошел Вдовина: из своей лаборатории в университетском сортире, из неудачников — в директора, в академики! Да Элэл и не думал, ему и не нужно было… Этот старец, и этот мямля, да еще этот их неряха и трепло, — разве могли они знать, что творилось в его душе тогда, что делается теперь?
Вдовин заказал разговор со Свирским.
Герасим не знал, с чего начать. Про погоду говорил… Наконец он решился.
— Михалыч, есть такая вещь, которую я хочу сказать тебе, пока мы вдвоем…
Вздохнул. Ничего себе получилось начало!
— Твой метод, кажется, действительно то самое, чего не хватает для модели…
Он, он должен первым сделать модель!
— Но частично, ты знаешь, я пересекаюсь с Захаром, с его тематикой.
Короче, короче! Зануда.
— Не понимаю, — сказал Михалыч.
Герасим помолчал. Ох и длинный же въезд!
— Ну так что? — сказал Михалыч.
— Видишь ли, получается сложное положение. Захар, как тебе известно, считает, что ни к чему эта спешка, грубая игра в модели, — надо копить данные…
Ближе к делу, ты!
— А я выступаю в роли человека, который хочет использовать твой метод, материалы Захара и так далее, чтобы построить свою модель…
— Ничего особенного, — сказал Михалыч. — Бывает. Ни Захару, ни тебе не возбраняются такие попытки.
— Но ты забываешь, что есть еще один момент… Ну, то самое… Ты же знаешь…
Проблема: как назвать, не называя?
— Нет, — сказал Михалыч, — не знаю.
— Ну, что ли, отношение ко мне… Из-за Вдовина… И вообще… Сразу все возводится в черт знает какую степень…
Итак, добрался до главного. Давай!.. Продолжил быстро, торопливо:
— И вот, представляешь, как посмотрит на это Захар…
Все, выдохся. Умолк… Произнес все-таки! Долго собирался, но сейчас сказал.
Михалыч остановился посреди улицы.
— Герасим! Да кто старое…
Слушал Михалыча, не перебивая; понимал, что надо бы остановить его, но — так хотелось услышать! Убедиться, что всерьез это было сказано, всерьез! — что они теперь вместе.
Он был победителем — мужчина, добившийся признания у мужчин.
Яков Фомич вставил в машинку чистый лист. Проверил — ровно ли. Постучал по клавише: абзац… Что ж, начинать?
Вздохнул, поднялся со стула, пошел по комнате. Нельзя так просто — взять да и начать… Остановился.
Слышно было, как в кухне разговаривают хозяин с хозяйкой: он был в погребе, она давала ему сверху указания. Собака тявкнула на улице, замолчала. Ветер прошумел по крыше и улетел. Хозяин вылезал из погреба…
Яков Фомич подошел к окну, стал смотреть на озеро.
Оно начиналось сразу перед окном комнаты, которую Якову Фомичу нашел Герасим.
Вот снова он жил в деревянном доме… Как в детстве.
Обернулся, оглядел свое жилье… Постель, разумеется, в беспорядке. Яков Фомич знал, как огорчает он этим бабу Варю, но ничего не мог с собой поделать. В конце концов, утром жалко было тратить время, а вечером уже просто не имело смысла… Но вот на старом кухонном столе — полный порядок. Книги и папки аккуратно разложены слева и справа, между ними — стопка исписанной бумаги: Яков Фомич вернулся к работе, которую начинал с Элэл, и за последние дни успел заметно продвинуться… Рядом — две тумбочки, здесь зато черт копейку искал, как выражается Кузьма Егорыч. На тумбочках Яков Фомич делал перевод, это был заработок, позволявший ему существовать вполне сносно и помогать Лене. Книжка — сборник последних трудов Жакмена, пожалуй, не научные статьи, а эссе ветерана, старейшины целого направления, который естественным образом перешел от теории и эксперимента к осмыслению того, что достигнуто, и попыткам оценить перспективы. Понятно, это интересовало Якова Фомича, но одно дело прочесть, а другое — перевод; к тому же издательство без устали подгоняло его; притом Яков Фомич не собирался превращать заработок в основное свое занятие; ситуация на тумбочках была следствием всего вместе… И наконец, маленький письменный стол, — за ним, когда была школьницей, готовила уроки внучка Кузьмы Егорыча и бабы Вари. На столе — пишущая машинка и тетради, разложенные в том порядке, в каком они потребуются в ближайшие дни. Лист вставлен. Можно начинать!