Они давно уже ехали молча, когда Герасим вдруг сказал:
— Саня, представляешь, — прожить счастливую жизнь!
— Что? — переспросил Саня.
Герасим рассмеялся и умолк.
Саня взял еще семечек. Дорога предстояла долгая.
То, как сложилась его судьба на работе, было немалым успехом. Остальное постепенно подстроилось. Он был благополучен в семье, с друзьями, во всем. Ему удалось добиться полного соответствия принятому им жизненному стандарту. Он был удовлетворен тем, как построил свое существование.
— Каждый человек может прожить разные жизни, — заговорил опять Герасим. — Представляешь, прожить счастливую жизнь. А?
Саня промолчал.
Дорожный разговор.
Выстроенное им существование, все им достигнутое — дороги были Сане; он был не из тех, кто способен что-либо терять, он знал это.
Герасим — снова:
— Кажется, я понял, что такое переломный возраст…
Саня вглядывался в Герасима.
— Надо что-то решать, — продолжал Герасим, — делать что-то с собой.
Саня отвел глаза.
— Можно, конечно, и не решать, и не делать, — продолжал Герасим. — Поток, в который мы с тобой попали, достаточно мощный. Так на нас жмет, так несет, что можно всю жизнь прожить по инерции… Но я вижу, что для меня это уже исключено.
Саня снова глянул на Герасима и снова отвел глаза. Он не хотел сдаваться, не хотел признаться себе… Все думал, уж сколько лет: я не Саня, я — Александр…
— Видишь ли, — продолжал еще Герасим, — не бывает так, чтобы все изменилось и все осталось по-прежнему. У меня предчувствие… чему-то пришел конец. Прекрасной инерции, может быть. Может, всему, к чему я успел привыкнуть…
Саня молчал.
Вижу его чуть одутловатое лицо, большие серые глаза; сейчас он растревожен разговором с Герасимом, смотрит в сторону, он в смятении, не знает, что сказать, что посоветовать, беспокоится за Герасима и, возможно, загоняет вглубь мысли о самом себе. Рука его протянута за окно, — шелуху выбрасывал; пальцы растопырены; ловит ветер…
Машина бежала вдоль реки, вода уже была свободна, прямо на поверхности разлеглось белое густое облако, и в нем быстро проплывали по реке крупные льдины.
Ладно, решил Саня. Пройдет.
Он закинул руки за голову и потянулся. Смотрел на дорогу, смотрел по сторонам.
Благополучное, спокойное возвращение.
Яков Фомич смотрел, как сыплется из разломанной сигареты табак.
Да, думал он, симпозиум… Надо проверить, что там с приглашениями… Захар прав… с программой и прочим…
Едва успеет человек сделать что-то и добиться признания — его уже на носилки и поволокли. Жакмен со Стариком прямо написали, открытым текстом: симпозиум задуман ими как триумф идей Элэл. И вот на тебе…
Принесли почту. Все бросились вскрывать пакеты; Элэл приучил, что к его переписке каждый относился как к своей.
Снегирев, значит, сделал попытку проверить уравнение Морисона; эти листки схватил Михалыч, вцепился в добычу, уволок в угол и замер.
Остальное — мелочи: проспекты, извещения…
Яков Фомич был недоволен собой, с утра был недоволен; он вроде все делал как надо, но мысли какие-то отрывочные, собраться не мог, не мог настроиться, что ли.
Не так уж много времени Элэл проводил обычно здесь, да и незачем было ему просиживать тут подолгу; он мог находиться в соседних лабораториях, в своем кабинете, на другом полушарии, мало ли где… Да не в больнице.
Вот — не соберешь себя никак…
Вошел Вдовин.
То, что случилось затем, Яков Фомич воспринял как происходящее далеко и не с ним… он словно смотрел со стороны… Все это было здесь, с ним и на него было направлено, — он видел все так, словно тут, в лаборатории, находился другой Яков Фомич, а он наблюдал, издали, за этим Яковом Фомичом.
Вдовину понадобилась всего минута.
Он вошел и сказал:
— Кто является на работу в девять часов, поднимите руки!
Вдовин говорил полушутя, к тому же — неожиданность его появления и необычайность, странность его вопроса; нерешительно, один за другим, поднимали руки под его взглядом. Что, новое постановление? Опять проверка?..
Вдовин помолчал, оглядывая ребят.
Подождал, пока опустили руки.
— Теперь ясно, — сказал все так же полушутя… и полусерьезно. — Кто приходит в девять, уходит в пять! Чиновничье отношение к делу…
И — вышел.
Назаров пожал плечами, Валера покачал головой, Захар снял очки и принялся тереть кулаком глаза…