Дойдя до Елизаветинской, Роберт обеими руками ухватился за свой черный котелок. Студеный январский ветер, вырвавшись на просторы площади Эспланада, неистовствовал тут с удвоенной силой, срывал горсти снега с безлистых деревьев, обдирал со стен домов распоряжения военного коменданта города капитана Гопфа. Роберту прямо в лицо угодил грязный обрывок бумаги.
— Будем надеяться, ко мне это отношения не имеет, — пробормотал он и с горькой ухмылкой скомкал бумажку, на которой еще можно было разобрать последние слова очередного приказа, «…будет расстрелян! Об. — Ост. 1917 года, декабря 18-го дня».
Этими словами заканчивалось любое распоряжение оккупационных властей, независимо от того, какое оно содержало требование — запирать по ночам парадные и наглухо занавешивать окна или же запрещало жителям появляться на улицах города после захода солнца и не собираться больше трех человек. Именно по этой причине встреча Роберта с товарищем должна была состояться не где-нибудь в парке, а в фотоателье на улице Авоту, куда надлежало попасть во что бы то ни стало до четырех часов дня.
В первые месяцы оккупации оставленные в Риге революционеры не соблюдали так строго требования конспирации. Казалось, кому-кому, а членам городской думы не могут запретить выполнять свои официальные обязанности. Лидеры меньшевиков даже направились к командующему восьмой армией генералу Кирхбаху с просьбой разрешить им легальную деятельность, дабы народные массы не переметнулись к большевикам, которые уже организуют подполье.
А потом через линию фронта просочились известия об Октябрьской революции, о том, что образовалось первое в мире государство рабочих и крестьян. Теперь оккупанты больше не желали считаться с тем, что в Германии не существовало закона, запрещавшего социал-демократическую партию. Стало известно, что, невзирая на начавшиеся мирные переговоры, а возможно, как раз ввиду этих переговоров, оккупанты готовились к решающему удару. Были мобилизованы все рижские добровольные пожарники, из них же заклятый палач трудового народа Давус готовил шпиков и вешателей; была поставлена на ноги рижская полиция под водительством барона фон Рекке. И все эти обстоятельства приходилось брать в серьезнейший расчет. Поэтому меры предосторожности, подчас казавшиеся Роберту театральщиной, не были излишними.
Согласно официальным данным, население Риги по сравнению с довоенным уменьшилось на две трети. Но, глядя на пустынные улицы и площади, где маячили лишь одинокие шуцманы да маршировали патрули, невольно охватывало сомнение — уцелела ли эта последняя треть? Редкие прохожие прятались в тени домов и всячески избегали встречи с незнакомыми людьми, так как и в штатском могли оказаться «самооборонцы» фон Рекке, которые грабили и избивали жителей при малейшей возможности.
Роберт внимательно всматривался в черты лица каждого встречного. За себя он не опасался, но под шелковой подкладкой его шляпы был припрятан текст воззвания, сочиненного минувшей ночью вместе с Рудольфом Эндрупом. Разоблачая планы немцев напасть на Советскую Россию, оно призывало рижан выйти 6-го января на демонстрацию протеста. Надо полагать, писателю Аугусту Берце удалось бы облечь это содержание в более звучные и впечатляющие фразы, но было строжайше запрещено вступать с ним в связь — «Максим» с «Ильзой» работали в типографии «Спартак», которая уже наладила выпуск прокламаций на немецком языке. Сейчас Роберт даже не подозревал, что несет текст листовки своему старому другу.
Цель своего пути он увидел еще издалека. За поскрипывавшим на ледяном ветру позолоченным кренделем над входом в булочную, словно сетовавшим на отсутствие муки, висела большая черная вывеска с белой надписью, выполненной готическими буквами: «Фотографический салон КНИПС. Специальность: крещения, свадьбы и похороны».
Роберт толкнул дверь. Где-то в глубине зажглась красная лампа, свет которой, словно далекое зарево пожара, обагрил стену, сплошь залепленную снимками голых младенцев и улыбающихся девиц, усатых офицеров и разжиревших торговцев. В передней никого не оказалось, однако Роберт сразу почувствовал на себе чей-то взгляд и был уверен, что за ним наблюдают. Тем лучше! Он сел, небрежно закинул ногу на ногу и принялся барабанить пальцами по стеклу на столе, изображая богатого бездельника, которому в общем-то спешить некуда, но просто он не привык ждать. Тотчас появилась девушка в черном халате, какой носят служащие фирмы.