— Только прежде вымоешься. Твое жуткое пальто и белье я сунула в печку. Они выглядели так, будто, ты не менял их целую вечность.
Кристап поднимает глаза на мать и понимает, что она не имеет ни малейшего представления о концлагере.
— Я сутки прятался в каменоломнях…
— Нет, молчи, — она проводит ладонью по руке сына. — Ты, наверное, все эти годы тяжко болел. Ни разу не попросил, чтобы тебе прислали что-нибудь из еды, только одни лекарства. Вначале отец пытался по твоим заказам поставить диагноз, а потом сказал, что у тебя, очевидно, все хворости, все болезни, какие описаны в медицинской энциклопедии Платэна.
— Лекарства нужны были для лагерной больницы, — коротко объясняет Кристап.
— Чужим людям?.. — Мать не верит своим ушам. — А отец, чтобы достать эти дорогие медикаменты, продал любимую коллекцию фарфора.
— Да, — спохватывается Кристап, — где он так поздно пропадает? В больнице?
— Твой отец больше не придет. Никогда! — с какой-то странной торжественностью произносит мать. Но горе прерывает ее голос. — Я даже не знаю, где он похоронен, — шепчет она и, уронив голову на стол, начинает безудержно всхлипывать. — Две недели тому назад его и еще кого-то из больницы мобилизовали и повезли в Бикерниекские сосны. Вечером он явился домой совсем больной. Целый день их заставили выкапывать и сжигать трупы. Наутро он опять уехал — и больше я его не видела. Только позавчера пришел один знакомый фельдшер и рассказал, что его расстреляли на краю той самой ямы. — Рыдания заглушают ее речь, понять ее становится почти невозможно. — Он эсэсовцам сказал, что врачи — не могильщики… Покрывать их преступления… Конечно, много ужасного наговорил… Разве я твоего отца не знаю… О нас он в тот час не подумал… Как теперь будем жить?
Кристап не знает, он даже не в состоянии успокоить мать. Смертельная усталость валит его с ног, он еле успевает дотащиться до дивана. Когда мать приносит одеяло, Кристап уже крепко спит. Но сон его чуток. Просыпается он от первого прикосновения.
— Кристап… Поди сюда, посмотри! — зовет мать.
Он открывает окно и выглядывает наружу — по улице приближаются два красноармейца. Это связисты с катушками проводов на спине.
В переулке мелькает еще несколько советских солдат.
— Когда они в сорок первом году уходили, у них какие-то другие шапки были, — возбужденно говорит мать. — Как ты думаешь, они возьмут меня на работу в больницу? В первую мировую войну, перед тем как встретила твоего отца, я работала сестрой милосердия…
— А Гиту угнали в Германию, — еле слышно шепчет Кристап.
Он подходит к роялю, поднимает крышку и долго смотрит на черно-белые клавиши.
Кабинет районного военкома. Посредине в виде буквы «Т» стоит стол, накрытый зеленым сукном, за ним огромный сейф, вдоль стен, украшенных портретами полководцев, лозунгами и плакатами, поставлены стулья. На отрывном календаре дата. 11 ноября 1944 года.
Военком, рано поседевший человек в полковничьих погонах, тучен, но настолько подвижен, что ни минуты не может усидеть за письменным столом. Разговаривая, он беспрерывно расхаживает по комнате, словно высматривает место, откуда лучше всего командовать боем.
Кристап стоит у дверей. Его синий довоенного покроя костюм сильно жмет в плечах. Как-никак и в лагере парень продолжал расти.
— Извините, но в вашем распоряжении ровно десять минут, — говорит полковник, жестом приглашая Кристапа садиться. — Но мы, кажется, вас не вызывали?
— Прошу выслушать меня по личному делу, — говорит Кристап.
— Ваше письменное заявление я прочел и принял к сведению. — Полковник ходит по кабинету, заставляя Кристапа все время поворачивать вслед за ним голову.
— Значит, вы верите, что обязанности ордонанта при лагерном коменданте я выполнял по заданию подпольной группы? — В голосе Кристапа появляется надежда.
— Послушайте, молодой человек, паспорт вам выдали, прописаться в Риге разрешили, продовольственные карточки вы получили. Какие у меня основания вам не верить?
— Почему мне не разрешают взять в руки винтовку, чтобы отомстить гитлеровцам?
— Знаю, вы хотите на фронт. К сожалению…
Полковник разводит руками.
— Но медицинская комиссия даже не осмотрела меня как следует, — протестует Кристап.
— Дорогой друг, не нужно быть доктором, чтобы за версту увидеть: ты еле держишься на ногах. Комиссия решила, что тебе нужно отправиться в санаторий, а не на фронт.
— Но в лагере у меня хватало сил! Вот мой боевой трофей.
Кристап кладет на стол пистолет.