— Ну как, Пич, лучше? — Она старается вложить в свои слова как можно больше бодрости.
— Лучше! — соглашается мальчик, но боль одерживает верх, и он признается: — Такая резь, будто внутри семь котов царапаются. Тут, — он хочет показать где, но у него нет сил.
— А ты не сдавайся, — Гита вымучивает улыбку. — Если коты царапаются, давай им сдачи. Сейчас получишь лекарства, боль пройдет.
Гита протягивает ему ковшик, но замечает, что малыш забылся сном, и выпивает воду сама.
— Санитар, где доктор? — окликают Кристапа в другом конце барака. Лицо у больного такое же серое, как мешок с соломой, на котором покоится его голова.
— Доктора!.. Позови доктора, — просят больные.
Кристап находит врача в маленькой комнатушке, которую принято называть аптекой. Он сидит на скамеечке, подперев голову руками, смотрит на струи дождя, хлещущие в окно.
— Нужно вынести тех двоих, что у окна, доктор, — говорит Кристап. — Новенький, которого вчера принесли, опять кричит, требует укола.
Врач поворачивается к Кристапу. На лице его отчаяние.
— У нас больше нет ничего, — после тягостной паузы произносит он наконец. — Абсолютно ничего. Сегодня утром комендант забрал все лекарства, которые прислал твой отец.
Только теперь Кристап обращает внимание на то, что полочки в шкафчике для медикаментов пусты. В комнату заходит Гита.
— Пич слабеет с каждой минутой, — говорит она. — Другие тоже жалуются на рези в животе. Я не знаю, что делать.
Доктор не отвечает.
— Может, это в самом деле дизен…
Но врач не дает Кристапу договорить.
— Молчи! — осаживает он его чуть ли не истерическим шепотом. — Эсэсовцы узнают, спалят барак вместе со всеми больными, лишь бы самим не заразиться.
— И против нее нет никаких средств? — допытывается Гита.
— Есть! — мрачно говорит врач, бросает взгляд на пустой шкафчик, быстро встает и выходит.
Гита и Кристап будто только этого и дожидались. Они опускаются на единственную скамеечку, сидят, тесно прижавшись, точно хотят друг друга согреть своим теплом.
— Мне удалось восстановить связь с городом, — говорит Кристап. — Завтра дам отцу знать, чтобы снова добыл для нас лекарства.
— Положим, он их добудет, но ведь фрицы опять отберут.
— Придумаем надежный тайник.
— Раньше я очень боялась смерти, но теперь… Может быть, тот цыган был прав?..
— Что ты говоришь, Гита! — негодует Кристап. — Мы должны выжить!
— Чтобы так мучиться?
— Чтобы помочь другим! — убежденно отвечает Кристап. — А для этого нужны лекарства.
На сей раз успокоить Гиту не так-то легко.
— Мне не ясно, стоит ли вообще их спасать. Некоторые так слабы, что ничего не заметят — просто заснут и больше не проснутся. А остальные? Что их ждет — завтра, послезавтра, через месяц. Не понимаю, почему во всех книгах пишут, что в первую очередь надо спасать детей. Мне кажется, что в их возрасте умирать гораздо легче, в полном неведении.
— А будущее народа?
— Звучит благородно, — говорит Гита с горькой усмешкой. — Но им от этого не легче. Я тебе серьезно говорю: в тот день, когда мне станет невмоготу тут работать, когда у меня не хватит сил протянуть кружку воды и соврать, что это лекарство, я тоже брошусь на проволоку.
— Глупости, — осаживает ее Кристап. Он понимает, что общими фразами Гите не поможешь, а те единственные, нужные позарез, слова не приходят. Да и где их взять, за что тут уцепишься?! Лучше постараться перевести разговор на другую тему.
— Скажи, Гита, кем ты хочешь стать после войны? Врачом? — спрашивает он первое, что приходит в голову.
— Не знаю… Родители заставляли меня учиться музыке, играть на рояле. Если бы ты знал, как я тогда ненавидела эти уроки. Всегда одно и то же. А сейчас, — она бросает взгляд на свои натруженные руки, — да что об этом говорить, сейчас я простейшего куплетика о петушке — золотом гребешке не сыграю.
— Сыграешь, непременно сыграешь! Ты будешь учиться, станешь пианисткой, — убежденно сочиняет Кристап. — И я приду на твой концерт. Принесу тебе розы. Целую охапку. На тебе будет белое платье. Длинное до пят. А потом мы вместе поедем на взморье. И сядем на песок. Кругом простор, горизонт далеко, далеко, там, где море сливается с небом. Нигде ни вышки, ни забора, ни бараков. Только море и мы вдвоем.
Одержимость Кристапа передается и Лигите. Как зачарованная она слушает его наивную сказку о будущем, на лице ее играет счастливая улыбка.
Проходит немало времени, прежде чем оба спохватываются: нежный голос скрипки, к которому они оба прислушиваются, звучит не в сказке о будущем, не в их воображении, а рядом за стеной. Старый врач ходит со скрипкой вдоль нар и играет. Его смычок расправляется с паникой, подчиняет себе волю обезумевших от страха людей. Мало-помалу ропот стихает, воцаряется тишина, искаженные болью лица проясняются. Доктор одержал победу. И хотя в барак врывается охранник, выхватывает у врача скрипку и швыряет ее об стенку, грубый акт насилия не может уже нарушить атмосферу единства.