Выбрать главу

В молодости эта зависимость от чужой воли душила инициативу Перова. Чего он только не делал, чтобы доказать: он — человек со своей индивидуальностью. В суворовском ему казалось, что этому помогут успехи в спорте. Когда в беге на 800 метров Перову удалось вырваться вперед и лететь к финишу в гордом одиночестве, сердце его ликовало. Если во время футбольного матча он забивал решающий мяч и восторженные товарищи бросались на шею, ему казалось, что он совершил подвиг. Постепенно спорт превратился в серьезное увлечение. Правда, Перова критиковали за склонность к индивидуализму, но в команде он был центральным нападающим и лучшим игроком. В прошлом году ему предложили даже должность на берегу, чтобы он мог регулярно тренироваться. Но Перов отказался. На это были свои причины.

Морские просторы всегда побуждают к размышлениям. В долгие часы спокойной вахты, глядя на однообразно шумящую воду, Перов спрашивал себя: почему он завидует брату? Потому ли, что он один из руководящих партийных работников республики? Конечно, нет. Вероятно, тут дело в том, что он достиг чего хотел, осуществил свои мечты и живет, работает с максимальной нагрузкой и чувствует, что находится на месте. Выполнять работу как можно лучше — это во власти каждого. Значит, и во власти его, Алексея Перова. Он отдавал все силы воспитанию команды, стремился, чтобы корабль стал отличным.

Все как будто шло хорошо, задуманное было близко. И вдруг случай со старшим матросом Крутилиным перечеркнул все эти надежды.

Узнав, что в конце месяца он будет демобилизован, Виктор Крутилин, любимец всей команды, принялся энергично собираться в дорогу. Он попросил разрешения купить в городе чемодан, но вернулся с пустыми руками, пьяный. И надо же, чтоб это случилось именно в тот момент, когда на катер прибыла для проверки комиссия из штаба округа.

Сегодня они несли вахту в одной смене. Перов взглянул на Крутилина, который, казалось, клевал носом у радиолокатора. На экран нужно было смотреть через муфту, края которой были обиты мягкой резиной, как очки мотоциклиста. Почему-то Перов никак не мог избавиться от подозрения, что, прислонив голову к муфте, матрос просто-напросто спит. Перов упрекнул себя в несправедливости — один проступок еще не дает права не доверять человеку. И все же он решил проверить свои внезапные подозрения — стоит ли рисковать?

Он сделал шаг в сторону Крутилина. В тот же миг Крутилин выпрямился и взглянул на Перова.

— Товарищ старший лейтенант, может, вы сами посмотрите? Гляжу-гляжу — никак не пойму. То ли есть, то ли нет…

— Что вы тут мямлите? — недовольно поморщился Перов. — Докладывайте ясно и четко, как подобает военному моряку!

Крутилин доложил:

— На севере, в секторе ноль пять градусов, на расстоянии около четырех миль наблюдается объект. Видимость плохая.

Старший лейтенант склонился над локатором. В первый момент он ничего не увидел. Луч медленно скользил по чистому полю, не встречая на своем пути ни малейшего препятствия. Он отрегулировал яркость и еще раз посмотрел на указанный матросом сектор. Действительно, там что-то вспыхнуло, словно крохотная опрокинутая запятая. На следующем круге стрела ничего не показала. А потом снова обозначилась запятая. Ясно, что это было не судно. Но что? Может, лодка, которая вздымалась и проваливалась на волне? А может, радиолокационные помехи?

Первое предположение казалось наименее вероятным — кто мог на лодке выйти в море в такую погоду. Объявить тревогу и выловить курам на смех пустую бочку из-под селедки — нет, это безумие. Но если под прикрытием волн к берегу или в сторону моря действительно крадутся нарушители? Ведь это исключительная возможность показать, на что способна команда. Перов не мог забыть происшествия с Крутилиным.

Сойдя вниз, старший лейтенант на мгновение задержался у дверей своей каюты. Оттуда доносились голоса. Все ясно: у механика сидит начальник поста технического наблюдения, возвращающийся на остров из служебной командировки. Может, их тоже позвать к локатору? Варшавский хорошо знает аппаратуру.

Перов махнул рукой — для механика это ведь первый рейс, а у начальника поста Игоря Варшавского довольно своих забот.