Сначала привратник неохотно, но отвечал. «Да, записываются все… Посетителей обычно немного, потому что у нас строгий тон: господа должны быть в белом галстуке, а дамы в жемчугах или бриллиантах, мы гонимся не за количеством публики, а за ее качеством». Но до вопроса о посетителе в зеленых очках Эмма не добралась.
– Если этот мсье – дипломат, почему он без перчаток? Никогда не видел дипломатов без белых перчаток, – заявил вдруг чертов Фудомё.
Я действительно не ношу перчаток. У меня никогда не мерзнут руки, они всегда горячие, даже в русский мороз.
– Могу я попросить у вашего спутника визитную карточку? Уж она-то у советника посольства обязательно должна быть.
Он уставился на меня испепеляющим взором.
– Вы кто такие? Аферисты? Убирайтесь отсюда, пока я не вызвал охрану!
Мне стало интересно, как в этой ситуации поступит Эмма.
Она поступила нестандартно. Перегнулась через стойку и плюнула грозному стражу в физиономию – обильно и с удивительной меткостью: прямо в глаз, как плюющаяся ядом черношеяя кобра.
– Поучись разговаривать с дамами, скотина!
Служитель вскочил, опрокинув стул. Заорал: «Охрана!», ринулся куда-то вглубь помещения.
– Уматываем! – приказала Эмма, но я, не дожидаясь этого ценного указания, и так уже бежал к двери.
Она выскочила на улицу на пару секунд позже. Мы понеслись прочь, свернули за угол и остановились только там.
– «Не суйтесь? Всё испортите»? – саркастически повторил я. – Браво. Редко увидишь столь успешный опрос свидетеля.
– Этот индюк все равно ничего бы не сказал. Мне нужно было его отвлечь.
Эмма вынула из-под пальто альбом для посетителей.
– Здесь записаны все, кто побывал на корсарской выставке. – Она стала листать страницы. – Вот день открытия, двадцатое декабря. И дальше, до двадцать седьмого, когда она закрылась.
Я пожал плечами.
– Во-первых, тут сотни имен. Во-вторых, как вы поймете, кто из этих людей был в зеленых очках? Не говоря уж о том, что записаться можно кем угодно. Ваш трофей не имеет никакой ценности. А вернуться в особняк мы теперь не сможем. Отличная работа, нечего сказать!
Не знаю, какое чувство было сильней – разочарование в сыщице, которая сначала показалась мне очень способной, или удовлетворение от того, что она провалила дело.
– Возвращаемся в гостиницу, – приказал я, перестав изображать послушность. – Посмотрим, что скажет настоящий детектив.
Эраст Петрович как истинный джентльмен ни единым словом не упрекнул Эмму, а только вздохнул.
– Пока из Америки не получен ответ на наш запрос, давайте работать с тем, что есть. А есть у нас мало что.
– Да ничего нет, ни одного следа, – печально молвил я.
– Это не совсем так. В номере остался чемодан Аспена. Осмотрим его еще раз. Осталось орудие убийства – трость-шпага.
– И мой альбом, – прибавила Эмма.
Мы на нее даже не взглянули.
– Заеду к Бертильону, – сказал господин. – Этого требует долг вежливости. Попрошу дать мне орудие убийства для изучения. А потом мы займемся дедукцией.
Мару-Буругу, или Расколотое сердце
В западной литературе, когда автор никак не может выбрать, какое из двух названий лучше, он дает оба, ставя между ними «или». Это означает: читатель, выбирай сам, какое тебе больше нравится. Так же поступлю и я, ибо в этой главе переплетутся две линии – детективная и сердечная. Первая будет важнее для читателей, вторая для автора.
Ах, Эмма, Эмма…
Я хорошо знаю женщин и многих из них любил. Все они были красавицы. (Если вы не считаете женщину красавицей, не вступайте с ней в нежные отношения – она почувствует в вас недостаток восхищения и обидится. Красота же, как сказала одна мудрая писательница, не в предмете, который ты созерцаешь, а в твоей собственной способности видеть предмет красивым.) Сотни женщин, тронувших мое сердце, были просто красивыми и порадовали мое тело. Десятки – плюс к тому еще и удивительными, они порадовали мое сердце. Единицы – уникальными. Эти принесли мне не только счастье, но и боль, заставили мое сердце обливаться кровью, потому что слишком сильная любовь ранит и даже может убить.
То, что «просто Эмма» относится к разряду женщин уникальных, я понял, когда мне в первые же сутки знакомства пришлось трижды радикально переменить свое впечатление о ней.
При первом взгляде она показалась мне дурочкой, потешно изображающей сыщицу. Потом – нахалкой, обладающей некоторыми способностями. После скандала в выставочном павильоне я разжаловал ее в никчемные скандалистки. Но во время обсуждения дальнейших действий Эмма предстала перед мной в новом свете.