– Подземелье, опять подземелье. Как они мне надоеть, – проворчал азиат. – Ничего, открывать без электрический замок.
Отошел на шажок, вывернулся и как ударит ногой – дверь соскочила с верхней петли, покосилась. Открыл створку, с интересом посмотрел на кабину.
– Посидите, пожалуйста, тут, пока я не вернуться, – обратился он к Зальцарту, вновь сделавшись вежливым. – У меня еще будут к вам вопросы. Только никуда не уходить, пожалуйста. Если вы не против, на всякий случай я вас связать.
Он очень быстро и ловко прикрутил руки Карла-Фридриха к подлокотникам шнуром от телефонного аппарата.
Поклонился, шагнул в лифт, прикрыв за собой покосившуюся дверь. Заурчал подъемник.
Зальцарт стал извиваться, но понял, что распутаться не получится. Закричал:
– Эй, кто-нибудь!
Было только без пяти семь, но иногда кто-то из ночной смены приходил раньше.
Кабинет озарился ослепительно ярким сиянием, наполнился грохотом и дымом. Лопнули и вылетели стекла, разлетелись бумаги. Через несколько секунд пыль и копоть осели. Черные обугленные стены, обломки мебели, разбросанные куски багрового мяса – вот всё, что осталось. Пахло гарью, химией, требухой и розовым маслом.
Когда появляешься на свет с именем «Джон Смит», у тебя два пути: или воспользоваться удобствами незаметности и затеряться в многотысячной массе всех Джонов Смитов, или, наоборот, всю жизнь доказывать себе и окружающим, что ты не аноним и не серое ничтожество, а the Джон Смит, единственный и неповторимый, а прочие джонсмиты – жалкие самозванцы.
Если бы судьба предоставила выбор, он возможно предпочел бы первое – никогда не любил выпячиваться. Потому что когда все на тебя пялятся, а ты никого не видишь, это опасно. Но опции быть таким же, как все, у слепорожденного нет. Ты обречен быть особенным.
В юности он придумал писать после имени инициал «F». Когда спрашивали, что это за сокращение, отвечал по-разному: «Филибер», «Филиас», «Фердинанд». На самом деле полное имя, которое он себе придумал, было John Fuck-you-all Smith.
«Джоном Ф. Смитом» он оставался и теперь, когда второй компонент из задиристой декларации превратился в профессию. Но сам себя называл «Минотавром», а свое подземное обиталище – «Лабиринтосом».
Оно было тщательно спланировано и превосходно обустроено.
Место – Карлсбад – он выбрал по двум соображениям. Одно деловое, второе личное.
В деловом смысле очень удобно находиться не на краю Европы, в Лондоне, а в самом центре. Минотавр привык планировать на годы вперед. Из Карлсбада близко и до Будапешта, и до Вены, и до Берлина, да и Санкт-Петербург не столь далеко, а Нью-Йорк все равно в другом полушарии, с ним связь по телеграфу – хоть из Лондона, хоть отсюда.
А еще он перенес главную контору в Карлсбад из-за целебного источника. Тело у Минотавра было хилое, капризное, требовавшее заботливого ухода. Главная контора «Гнома» стояла прямо над пещерой, в которой бил термальный ключ с волшебной водой. Вокруг источника и был выстроен Лабиринтос. Каждое утро начиналось с укрепляющей ванны, дававшей заряд на весь день. По субботам, когда из Кюлунга приезжала очередная гурия, Минотавр просиживал в горячей воде вдвое дольше обычного, и энергия Земли заряжала его булькающей силой.
Лабиринтос был личной маленькой Вселенной, в которой Минотавр безраздельно царствовал и которую полностью контролировал. Зрение здесь не требовалось, оно было лишним. Ни один луч света сюда не проникал.
Повсюду царил идеальный порядок. Ни одна вещь не смела стронуться с раз и навсегда отведенного ей места. Затейливо и сложно расположенные шестнадцать комнат имели каждая свое назначение: Спальня, Кабинет, Столовая, Ванная, Мечтательная, Эротическая, Массажная, Комната Янашека, Комната Луня, Телеграфная, остальные – инструментальные.
Лабиринтос обслуживали два камердинера: чех и китаец, оба тоже незрячие, причем Лунь наверх никогда не поднимался и тамошние даже не догадывались о его существовании.
Мир был невидимым, но прекрасным, просто красота здесь была осязательная, обонятельная, вкусовая и звуковая.
Вместо картин – скульптуры, мебель резная, шкафы с барельефами. Прикосновение к любому предмету было наслаждением. К категории удовольствий относились и сеансы массажа. У Луня магические пальцы, от их прикосновения тело оживало и пело.
У каждого помещения собственный аромат, источаемый курительными палочками и кадильницами. Просыпаясь, Минотавр вдыхал аромат свежего луга, принимал ванну в хвойном лесу, мечтал о будущем в легком маковом дурмане, и так далее.