Важные дела бывают двух видов: те, что объявляются сами, требуя от тебя действий, и те, что затеваешь ты по своей воле. Первые – оборона от нападений, которым подвергает тебя жизнь. Вторые – твое наступление на нее. В великой повседневной войне с жизнью нельзя давать ей попущений. Если она не нападает, нападай сам. Укрепляй свои позиции, захватывай новые территории. В конце концов ты, конечно, все равно проиграешь, потому что жизнь вечная, а ты нет, но смысл существования в том, чтобы уйти из этого мира гораздо бóльшим, чем пришел. По размеру, которого ты достиг в конце земного пути, Аллах Своего раба и оценит, назначив тебе в Следующем Обиталище соответственное место.
Первый день месяца шавваль аль-мукрем года Хиджры 475-го выдался тихим. Жизнь на Хасана не нападала, в ней было меньше напора, чем в Имаме. Он-то тихих, бездеятельных дней не ведал и не допускал.
С утра, благо обстоятельства позволяли, осуществил давно задуманное действо, предназначенное для новых фидаинов. Их поступило двенадцать человек, свежий выпуск тайной школы. Все молодец к молодцу, превосходно обученные, только что вкусившие Рая и ошеломленные испытанным чудом, но и сомневающиеся, не привиделось ли оно. Люди всегда сомневаются, на то они и люди. Нужно было сомнение в душах фидаинов истребить, навечно. Каждый раз Хасан придумывал для этого нечто новое, небывалое – не любил повторяться. Придумал и сейчас.
Вчера стало известно, что шахид Сафар благополучно выполнил послушание. Посреди сельджукского лагеря он бросил дротик во вражеского сераскера и пронзил ему горло, а потом пал под саблями телохранителей. Сафар был из того же выпуска школы, хорошо знакомый фидаинам. На вечное житье в Рай он попал самым первым из всех.
Хасан объявил, что выкупил голову новомученика и что сегодня оживит ее – попросит рассказать товарищам, что ожидает героя после смерти.
Имам прошел в Медный Покой, где всё было подготовлено для магического сеанса. Комната, сплошь окованная листами надраенной меди, сияла красноватыми бликами, отражая огни множества свечей. Посередине, на полу стояло золотое блюдо. На нем возвышалась отсеченная голова Сафара, омытая, прекрасная в смерти, со скорбно приподнятыми бровями.
– Готов? – спросил, войдя Хасан. Больше в покое никого не было.
Глаза открылись.
– Готов и всё исполню, – почтительно ответил Сафар великому старцу.
Телохранители не убили его – не догнали. В темноте и суете ловкий юноша ушел от погони. Сельджуки объявили всем, что убийца сераскера убит и обезглавлен, дабы не потерять лица. Поздно ночью Сафар вернулся в Аламут, никто кроме Имама его не видел. Так и придумалось новое чудо.
В полу была выемка, в золотом блюде – отверстие. Сафар сидел на корточках, целый и невредимый.
– Потом втайне переправлю тебя отсюда в другое место, начнешь новую жизнь. Такой удалец мне еще пригодится, – сказал Хасан, помазав шею юноши кисточкой – получилась запекшаяся кровь. – Тебя назначат рафиком.
– Лучшей наградой мне была бы смерть, – вздохнул Сафар, но без роптания, мечтательно. Он был лучший из лучших.
С ролью мертвой головы он справился безупречно. Глухим потусторонним голосом поведал окоченевшим фидаинам, как взлетел узкой, темной пещерой к ослепительному сиянию, был встречен смеющимися гуриями, увенчан цветами и отведен во дворец, описать который земными словами невозможно, ибо слова такой красоты неведомы человекам.
– Молю, Учитель, отпусти меня поскорее обратно. Я вернулся сюда, в юдоль грязи и лишений, лишь из благодарной почтительности к тебе.
– Отпускаю тебя, пребывай в вечном блаженстве, – склонился перед головой Хасан, и сияющие очи сомкнулись.
Юноши простерлись ниц, обливаясь счастливыми слезами. Если у кого-то из них и оставалось сомнение, не был ли увиденный однажды Рай наваждением, теперь оно исчезло. На любого из этих двенадцати теперь можно будет положиться без малейших колебаний. Сеанс удался.
Когда фидаины ушли, Хасан сказал Сафару:
– Ты так хорошо исполнил мой приказ, что я, так и быть, выполню твое заветное желание.