– Отец, вы же разрешили, чтобы он сопровождал нас…
– Я забыл добавить, что только тогда, когда в нем нет необходимости на манеже. Ты слышала? Мне кажется, прогулок слишком много…
Диого Релвас понял, что объездчик лошадей хочет ему что-то сказать, но не дал тому открыть рта:
– По-моему, всем известно, что, когда я здесь, я хочу, чтобы мне не мешали. Имейте терпение. Умейте ждать…
И с силой захлопнул окно. И тут же подумал: «А смерть? Может, и смерть способна ждать?»
Он взволнованно ходил по Башне и не мог успокоиться. Одиночество теперь причиняло ему страдание. Он наполнил фарфоровый таз холодной водой и вымыл лицо. Ему чуть-чуть полегчало. Тогда он опустил голову в таз и стал трясти ею, заливая пол водой. Ему хотелось шума, движений. Он подошел к окну, выходящему на восток, в сторону звезды Алдебаран, и стал ждать, что с реки подует ветер и высушит его лицо.
Посмотрел вдаль, в сторону Азамбужской степи, где уже не был более года. Что там происходит?… Это были двадцать гектаров пустующих каменистых земель, на которых росли дубы, редкая трава и водилась дичь. И вспомнил историю, которую ему рассказывал отец о тех людях, которые там жили:
«Еще был жив дед, дед Кнут, когда сделалось первое из тех наводнений на Тежо, что способны покрыть водой всю землю. Гонимые ветром воды залили все возвышенные и низменные заливные земли, все-все, и разбушевавшаяся не на шутку стихия унесла бы в море весь скот и весь хлеб, находившийся в амбарах, если бы там не было ранчо поденщиков, которое стояло на северной стороне, и они бы не вступили в борьбу со взбесившимися водами. И после такого сверхчеловеческого труда, на который их никто не подряжал, они сказали, что не хотят денежного вознаграждения. А просят – это говорил старик Моитиньос, единственный, кто осмеливался разговаривать с землевладельцем, – просят, чтобы хозяин Кнут отдал им в аренду степные земли. „Зачем вам эти каменистые земли?“ – „Чтобы жить на них“. – „Но что вы с этой землей будете делать?“ – „Обрабатывать…“ – „Но она же ничего не дает“. – „Труд человека кормит, а лень портит, знайте это, хозяин“, – надменно ответил ему Моитиньос.
Кнуту поговорка понравилась, и он согласился. Пробковый дуб он оставлял себе, они же могли обрабатывать землю, не причиняя ущерба дубам, ну и жить на ней, конечно. «А. какова, хозяин, будет арендная плата за год?» – «Не будет никакой! Я земли в аренду не сдаю. Земля – моя, что хочу, то с ней и делаю. Я ее вам одалживаю». – «А на какое время?» – «На то, которое вы и ваши внуки захотят ее иметь. Условие одно – никаких беспорядков. Если что услышу, тут же выставляю вон». – «Договорились! – сказал Моитиньос. – И когда можно начать там жить?» – «Да хоть сегодня!»
И там, в этой каменистой пустыне, они прижились и жили уже тридцать лет. Теперь вряд ли кто-нибудь мог представить себе эти земли такими, какими они были во времена Кнута. Людям была нужна вода – они ее искали и находили, нужна плодородная земля – и в поте лица они создавали ее своими собственными руками. И зацвели у них виноградники, зазеленели огороды, поднялись пашни и заплодоносили фруктовые деревья. Дед Кнут забыл о них и думать. И вот однажды в имении Кнута появился Моитиньос. Выглядел он нищим, но желал поговорить с хозяином, настаивал, шумел и даже разозлился, сказав, что в каменистой степи он нашел горсть золота и принес его владельцу Алдебарана. Только тогда управляющий сдался и доложил о его приходе Кнуту. Кнут не сразу узнал Моитиньоса: «Ты кто?» – «Я тот, что выпросил у вас в аренду каменистые земли в тот день, когда случилось наводнение…» – «Ну, и что теперь?» – «А теперь я принес вам этот хлеб (и он вытащил из мешка кусок хлеба) – первый хлеб, который дала нам в этом году земля…» – «Чем же вы питались все эти годы?» – «Верой и голодом, хозяин. Помните, что я вам сказал в тот день?» – «Нет, не помню». – «Я сказал, что труд кормит человека… Вот он, результат нашего труда. Хлеб этот растет в той степи и ждет, что, вернувшись, я буду его есть. Мне бы хотелось, чтобы хозяин его попробовал…»
Дед, как потом и отец, частенько повторял эту поговорку. Релвас почти забыл ее. А вот теперь вспомнил, она была, как никогда, созвучна его душе, измучившейся тревогой за больного сына.
«Съезжу– ка туда как-нибудь», – подумал он.
По лестнице Башни четырех ветров он спускался не спеша. Он желал и в то же время боялся кого-нибудь увидеть. Глаза его еще горели от слез, и он не хотел, чтобы это заметили. Ведь никто даже предположить не мог, что Диого Релвас способен плакать.
И как только он подошел к воротам усадьбы, увидел стоящую у ворот женщину, а рядом с ней задранные вверх детские головы, неотрывно на него глядящие. Он спросил управляющего, что это значит. Тот ответил ему, что это жена Тоиньо Землекопа и его шестеро детей. Диого Релвас пришел в ярость:
– Ты что, не передал, им мой приказ?
– Передал, хозяин.
– Ну и что же?
– Она все равно пришла…
– А он? Почему не пришел он?… Они же знают, что я не люблю подобные дела решать с бабами.
– Она сказала, что Тоиньо остался дома и плачет…
Землевладелец почувствовал толчок в груди.
– Нечего сказать – мужчина, остается дома плакать. – И опять пришел в ярость: – Почему же они не слушают моих приказаний? Они что, не понимают, что если я сделаю вид, будто ничего не произошло, и оставлю все, как было, то завтра другие будут ждать от меня того же? Я люблю всякий вопрос решать однажды.
Он смотрел в сторону ворот враждебно и видел силуэт стоящей там женщины.
– Раз сказано – и дело с концом… Что ты ей сказал? Управляющий стал говорить что-то очень невразумительное, разводя руками.
– У тебя что, языка нет?
– Сказал, что они должны оставить дом… Это самое! И вчера в пятый раз напомнил…
– А он? Говори, что он ответил?
– Что несчастен. Он родился в этом доме, в нем женился, в нем же у него появились дети. Знать бы, куда податься, мол, хозяин, может, простит его…
– Это ты меня просишь? – закричал Диого Релвас, грозно глядя на него.
– Все это – сказал он.
Тут землевладелец поспешно, точно за ним гнались, взялся за ручку двери, из которой вышел. Только с просьбами, только с просьбами! И даже сейчас, в такой момент! Потом он изменил свое намерение и направился в кабинет. У двери он повернулся к управляющему.
– Пусть она идет сюда… Что я могу сделать? Только без детей… Я не хочу их видеть. Кто-нибудь из вас пусть за ними присмотрит. Они надоедают мне даже в такой тяжелый для меня момент. Быстро, только быстро!
Он сел за конторку, делая вид, что перебирает бумаги. И тут же почувствовал, что жена Тоиньо уже здесь, но ждал, что она даст знать о своем присутствии. Он мысленно видел ее, закутанную в шаль с головой, но лица припомнить не мог. Она закашляла. И так как она молчала, он спросил, не поднимая головы:
– Есть здесь кто? Кто это?
– Это я, хозяин…
– Кто ты?
– Жена Тоиньо…
– Какого Тоиньо?
– Тоиньо Землекопа…
– Ты пришла поговорить со мной?
– Если хозяин разрешит…
– Можешь войти. Подойди ближе, быстрее!
Женщина хотела было побежать, но, увидев ковер, испугалась и оторопела. Ступая по нему, она глядела то на ковер, то на свои ноги, которые, казалось, утопали в мягкой пыли.
– Что, Мануэл не дал вам указаний?
– Дал, хозяин. Он все время говорит…
– А вы не понимаете?
Она опустила голову, боясь что-либо произнести.
– Отвечай.
– Мы понимаем приказы, сеньор. Это ведь обычные законы, да, мы знаем. Но мы не виноваты…
– А я тем более.
– Да, хозяин. Хозяин Диого ни в чем не виноват. Так и надо.
– Что так и надо?
– Мы должны оставить дом…
– Ну так почему же ты пришла?
– Чтобы просить вас разрешить нам остаться… Нас же больше никто не возьмет, никто, это так, ваша милость, я точно знаю.
Он поднял глаза на женщину, тронутый жесткими нотами ее голоса, который не смягчило даже горе. Но увидел только лихорадочно блестящие глаза и впившиеся в шаль пальцы.
– Ты неспособна понять… Сейчас я тоже мало что понимаю. Моя деревня для тех, кто у меня работает, это всем известно. Терпеть не могу беседовать с бабами обо всем этом. Твой муж болен?