— Боже мой, все время одна да одна! — причитала пани Фиалова, глядя на меня.
Нет, я не была одна. Через несколько минут снаружи засигналил автомобиль — не обшарпанный «трабант» доктора Коларжа, а новенькая «Волга» командира полка. Вот они оба вошли в комнату, и Гонзик доверчиво протянул руки к подполковнику Рихте.
Утро, которое я должна была встретить в объятиях Яна, застало меня в кресле. После того как я возвратилась ночью из больницы, я присела немного отдохнуть, да так и уснула одетой. Гонзика принимала строгая медсестра в белом халате. Когда она несла его по пустому больничному коридору, Гонзик все время кричал:
— Мама… мама!.. Я к тебе хочу!..
Я слышала эти слова Гонзика даже во сне, но внезапно послышался какой-то другой голос:
— Яна! Яничка, что с тобой? Что случилось?
Ян вбежал, даже не отряхнув снег с шинели, и я ощутила этот холод, когда он поднял меня из кресла и прижал к себе.
— Не плачь, милая, — утешал он меня. — Я уж думал, стряслось что-то ужасное. Успокойся, доктора всегда преувеличивают… Я сейчас сбегаю в штаб и позвоню в больницу, может, сегодня мы его и заберем. Жди, я скоро вернусь!
Я задернула занавески — снег валил по-прежнему. Потом я поставила на плиту кофеварку, сполоснула лицо холодной водой и стянула волосы в узел. Сооруженная Милушкой прическа ночью совсем развалилась, но мне уже было на это наплевать.
Ян действительно вернулся быстро. Выражение его лица изменилось.
— Воспаление среднего уха, острое, — убитым голосом обронил он, — ему делают комбинированные инъекции антибиотиков. Боятся, как бы не было осложнений…
Я догадывалась об этом, потому что ночью доктор Коларж слишком долго говорил с врачом — мы ждали его почти час. И потом, врачи не всегда преувеличивают. Снотворное, которое дал мне Коларж на обратном пути, еще продолжало действовать, и я чувствовала себя какой-то отупевшей.
— Острое воспаление… — повторил Ян. — Откуда? Ведь у него ни разу не было даже насморка… Как это могло случиться?
— Не знаю.
— Не знаешь? Что вы делали вчера?
— Спал он у Кутилковых, потому что мы до полуночи драили квартиру. До обеда он был у них, а потом я отпустила его с Ярдой покататься на санках…
— Значит, ты ничего не знаешь? — перебил он меня раздраженно. — А я впервые слышу о том, что наш малыш спит и обедает у чужих людей, что ты спокойно доверяешь его Ярде, как будто у тебя нет времени погулять с ним…
— Ян!.. — Мне вдруг показалось, будто рядом вовсе не Ян, а чужой человек.
— Это так? Или, может, я не должен об этом знать?
Внутри у меня все закипело, и я забыла о столь необходимой в подобных случаях сдержанности.
— Ты прежде всего понятия не имеешь о том, что значит быть одной с ребенком с утра до вечера. Ты видишь Гонзика раз в месяц, для тебя эти минуты — веселое развлечение, а я сижу с ним каждый день. Другие женщины тоже отдают своих детей соседям, но для того, чтобы пойти в кино или на какое-нибудь увеселительное мероприятие, а я уже забыла, что такое кино, не говоря о других развлечениях. И когда я всего один раз отпустила его к Кутилковым, людям вовсе не чужим для нас, чтобы убраться к твоему приезду, а потом разрешила ему погулять с Ярдой, чтобы испечь пирог, чтобы… чтобы… — Подступившие слезы не дали мне договорить, и Ян сразу этим воспользовался:
— Я был бы последним брюзгой, если бы стал упрекать тебя за то, что в квартире не убрано, или за то, что ты не испекла пирог… Я не мещанин какой-нибудь! Но то, что ты плохо смотрела за Гонзиком…
Я перестала плакать.
— Замолчи, прошу тебя… — тихо обронила я.
Это было удивительное рождество. Мы все-таки помирились и вместе ходили звонить в больницу. Доктор Коларж в течение дня несколько раз привозил нам известия о Гонзике, потому что нас в больницу не пускали. Гонзику наконец-то стало лучше.
Ян по-прежнему закрывался в своем кабинете, но со мной был ласков и внимателен. Он использовал каждую возможность, чтобы выказать восхищенное удивление по поводу убранства и идеального порядка в «жилище богов», от его внимания не ускользнули даже мелочи, которыми я украсила кухню и ванную. Только в комнату Гонзика он не вошел. А может быть, он был там, когда я уходила? Но прелестную фигурку совы, привезенную из Праги (они вырезали ее из дерева вдвоем с Иваном, из-за этого, собственно, Ян и задержался), я вешала сама. Каждый вечер у нас бывали гости, чаще всего, разумеется, заходили Вера с Лацо, да и мы к ним наведывались. Сочельник мы встречали дома с ними и с доктором Коларжем, а Новый год — в клубе.