— Посмотри, вон там, у дверей, девушка в белой дубленке, какую я хочу. А с ней-то какой красавец в военной форме! Из-за такою женщины наверняка ведут самую настоящую войну.
Я мельком взглянула в их сторону, и — бац! — пластинка, которую я хотела поставить на проигрыватель, вывалилась у меня из рук. Пришлось Олине наклониться и поднять ее, потому что я стояла как истукан.
— Эту пластинку я уже не возьму, — зашипела покупательница.
— Простите, — еле вымолвила я, — сейчас поменяю.
Однако я никак не могла припомнить, что это была за пластинка, и покупательницу обслужила Олина.
— Тебе плохо? — участливо шепнула она.
Я покачала головой. Хотела бы я поглядеть на нее, если бы в магазин вошел Карел Готт. Говорила бы она таким же ровным, спокойным голосом? Мой голос изменился мгновенно, ведь к прилавку приближались Ян и Эва.
Они отстояли примерно половину очереди, когда от дверей послышался звонкий, веселый голос:
— Янко! Мы же опоздаем на поезд! — Рыжеватый военный пробирался сквозь толпу, извиняясь направо и налево: — Пропустите, пожалуйста, у нас увольнительные только до двенадцати ночи, а нам еще далеко ехать. Спасибо!
И люди на удивление спокойно давали ему пройти, а заодно и Яну с Эвой. Вот они уже стоят передо мной. Теперь я видела только одного Яна. Все остальные будто испарились. Осталось лишь знакомое, любимое, похудевшее и побледневшее лицо.
— Яна! — сказал Ян шепотом.
Магазин снова наполнился людьми. Никто из них, конечно, не знал, что произошло за эту секунду, ведь если бы они догадались об этом, то наверняка сами оставили бы нас наедине. Но, может, так даже и лучше? Иначе как перенести то безмерное счастье, которое обрушивается на тебя невзначай?..
Я протянула руку к полке, на которой стояли пластинки с песнями Нади Урбанковой и Боба Дилана. Мода на них прошла, и никто их уже не спрашивал. Но для нас они по-прежнему оставались прекраснейшими и незабываемыми. И так будет всегда, до последней минуты нашей жизни. Я аккуратно завернула их в подарочную бумагу и подала Яну.
— Яна, чек! — напомнила заведующая, которая сидела за кассой.
Я вырвала из чековой книжки листок и написала: «Любимый мой!»
— О господи! — сказала за моей спиной Олина и уронила целую стопку пластинок.
«…Яна, любовь моя, я, наверное, сумасшедший. Впрочем, ты об этом уже знаешь. Вчера я отправил тебе письмо, чтобы решить наконец свою судьбу, собственно, нашу судьбу, а сегодня целый день с нетерпением ждал ответа. Будто у письма есть крылья или у тебя в распоряжении личный курьер. Будь снисходительна, любимая, ведь я так страдал без тебя. И не сердись за то, что опять пишу тебе. Я сижу один в учебном классе, потому что никому не придет в голову заглянуть сюда — все веселятся в клубе. Передо мной лежит чек с самыми прекраснейшими словами на земле, и я снова и снова завожу наши пластинки. Интересно, спишь ли ты уже или вы все еще сидите под елкой? Я пытаюсь представить, как ты сейчас выглядишь, потому что рождество я с тобой еще не встречал. Это у нас впереди, у нас, собственно, все впереди!
Праздничный ужин нам устроили в клубе — там стоит огромная, до самого потолка, елка, на которой наш «ученый» Скалка укрепил какие-то потрясающие бенгальские огни, — а во главе стола сидела жена майора Рихты, прелестная женщина. И так хорошо нам было с ней, что казалось, будто мы дома. Я, как и другие, смотрел на нее с тайным восхищением и при этом представлял на ее месте тебя. Будешь ли ты сидеть вот так за праздничным столом рядом с моими солдатами, когда я стану командиром батальона?..
А впрочем, наверное, это Лацо заразил меня своими фантазиями. Лучше я расскажу тебе, как мы с ним улизнули после ужина. С нами увязался и Захариаш, хотя в клубе уже появились девчонки из сельскохозяйственного училища.
Шел снег, ярко светились окна, и в некоторых из них, где забыли задернуть занавески, были видны новогодние елки и люди, сидящие за столом. В одной квартире престарелые супруги, держась за руки, смотрели телевизор, в другой — молодые укладывали спать ребенка, который держал в объятиях огромного медведя и никак не хотел с ним расстаться. Картины в окнах сменялись, как на рождественских открытках, а мы, три солдата, шли и любовались ими. Не знаю, зачем я тебе пишу об этом, — наверное, я просто не умею писать писем, — но нам было так хорошо!..
Мы пообещали друг другу никогда не вспоминать о том времени, когда не были вместе, обещали начать все сначала. Однако мы оба очень изменились, Яна, как раз за это время. Ни за что на свете я не хотел бы пережить его снова, но я чувствую, что оно со мной сделало. Оно всего меня будто просветило рентгеном, вывернуло наизнанку… Я опять поставил пластинку и мысленно пригласил тебя на танец. И опять мне захотелось узнать, какие же у тебя глаза. А потом, мне приятно, что твои кавалеры разглядывают меня с таким вниманием, будто я инопланетянин. Я держу тебя в объятиях и не подозреваю, что этот танец сыграет такую огромную роль в моей жизни. Это почти как в сказке о золотой рыбке. По счастливой случайности она попала рыбаку в сети, и теперь уже только от него зависит, исполнит она его желания или он потеряет все, о чем мечтал. Ах, любимая, я оказался не очень мудрым рыбаком, и меня охватывает ужас при мысли, что я мог потерять. Нет, не будем вспоминать об этом…