В коридоре раздался звонок.
— Наверное, это та дама, о которой я вам говорила… Ну та, что хочет снять комнату со всем имуществом, потому что иначе я не согласна… — И хозяйка направилась к дверям.
— Подождите!
Кажется, я уснула. А может, потеряла сознание? В общем, когда я, услышав из передней знакомые веселые голоса, пришла в себя, то обнаружила, что лежу на мерзкой кушетке, пропахшей кошками. В комнате горел свет, но хозяйки не было.
Я выбежала в переднюю. Там стояли Ян, Лацо и Вера и смотрели на меня как на привидение. Вид у меня, вероятно, был ужасный — босая, помятая, взлохмаченная.
— Яна! Что с тобой? Откуда ты взялась?
Я упала в объятия Яна. Как же мне было хорошо!
— Я уплатила за эту комнату. За все сразу. Даже за ковер.
— Что ты наделала! — воскликнула Вера. — Ой, держите меня! Эта ведьма и ее разыграла. Но ей это даром не пройдет. Лацо, за мной!
Вера застегнула китель на все пуговицы, и они с Лацо выбежали из квартиры.
Я обняла остолбеневшего Яна:
— Не сердись, милый, но я отдала ей все наши деньги. В конечном счете это же не имеет значения. Главное, мы будем вместе…
В понедельник утром на тротуаре перед домом горой возвышались пузатые шкафы, разобранные кровати, тумбочки с мраморными подставками и гарнитур мягкой мебели, обтянутый зеленым плюшем. Пани хозяйка в черной шляпке и каракулевой шубе, хотя вовсю сияло солнце, бегала вокруг своих богатств. На наше приветствие она не ответила, но нам было безразлично.
У дверей в квартиру Ян остановился, сказал: «Традиция есть традиция», поднял меня на руки и перенес через порог. Мы поцеловались. Итак, мы дома.
В передней и в нашей комнате хозяйничали маляры. Окна были раскрыты настежь, и через них в комнату вливалось солнце.
На кухне Вера с потерянным видом изучала поваренную книгу.
— Яна, ты умеешь делать кнедлики? Маляры хотят на обед кнедлики.
Я расхохоталась. Впервые Вера чего-то не умела, и от этого у меня на душе стало как-то спокойнее: делать кнедлики я умею.
— Молодая пани хочет белый потолок? — заглянув в кухню, спросил маляр.
— Молодой пани все равно, — ехидно заметил Ян, который просеивал муку. — Главное, что у нее есть этот потолок. А не могли бы вы нарисовать на нем вертолет?
Он был в гражданском и выглядел так же, как в «Манесе», когда я впервые увидела его и влюбилась на всю жизнь.
Я простился с общежитием. Несколько меланхолично, как и положено отшельнику, возвращающемуся в мир.
— Вот рефлектор, — сказал я Коларжу. — Дарю его тебе. На нем хорошо сушить носки. Сахар тоже дарю, тут два кило. Чай купить я забыл, но его можно пить и без заварки.
— А как насчет дам? — спросил Коларж: его только это и интересовало.
— Этого я, братец, не знаю. Я женатый человек, как тебе известно.
— Супружество — это всегда оковы! — провозгласил доктор.
— Это утверждает медицина?
— Нет, это одна из жизненных заповедей.
На том мы и расстались. Мысленно я не соглашался с Коларжем. Разве моя любовь к Яне — это оковы? Вот только о супружеской жизни я имел пока весьма смутное представление.
Да, наша супружеская жизнь только начиналась. Какой женой будет моя Яна, я не знал. Для меня она до сих пор оставалась любимой девушкой. Но вот я прихожу в квартиру, где все сверкает, в ванной развешаны чистые полотенца, а из кухни распространяются дразнящие запахи… За одно это женам надо выдавать награды.
Лацо полностью согласен со мной. Он открывает холодильник, подмигивает мне и шепчет:
— Ты посмотри на эти чудеса! Ведь раньше тут лежал только смалец да паштет.
Наша коммуна уже действует. Касса у нас общая. У каждого свои обязанности, но всем руководит моя Яна. Она до сих пор не работает: в августе должно освободиться место продавщицы в книжном магазине, где продаются и пластинки.
Она могла бы ездить куда-нибудь на работу, например, в Будеёвице. Там полно мест. Но я этого не хочу. Мне нравится, что она постоянно дома, при мне.
«Ты настоящий феодал», — дразнит меня Вера, однако я придерживаюсь иного мнения. Я склонен считать брак одним из самых выдающихся достижений человечества и на эту тему веду страстные дебаты с Пепиком Коларжем. Он в ответ лишь снисходительно улыбается: мол, ты меня не переубедишь, был женат, спасибо, мол, брак как общественный институт переживает кризис. Моих чувств он при этом старается не затрагивать.