Наутро мы с Пепиком отправились в районную больницу навестить командира роты, чтобы доложить, как отличились на тактических учениях и боевых стрельбах. Но командир уже обо всем знал.
— Молодчина! — похвалил он меня. — Передай и ребятам мои поздравления. Командир высоко оценил твои действия. Лацо тоже не подкачал. И твоя жена командиру понравилась. Это с ним не часто случается. Ну, а теперь давайте рассказывайте. С самого начала.
Понц пребывал в прекрасном настроении, хотя выглядел довольно неважно. Около его кровати все еще стояла капельница. Он чуть было не умер во время учений: слишком долго терпел боли в боку, и, когда его привезли в больницу, оказалось, аппендикс уже лопнул и начался перитонит.
— С самого начала? Это когда ты сделал вид, будто отправляешься на небеса?
— Небеса — не марксистский термин, тебе следовало бы это знать. Уж не ошиблись ли мы с командиром полка, вручив целую роту такому невежде?..
— Я же тебя только замещал, и, наверное, не очень хорошо. Вот Пепик может подтвердить. Да и нервы у меня ни к черту.
— Наоборот, нервы у него — как танковые гусеницы. Знаешь, что они вчера ночью делали с Лацо? Когда все свалились от усталости, они уселись на танке и принялись сочинять сценарий фильма…
Капитан негромко рассмеялся. Мы описали ему учения со всеми подробностями, которые, как правило, не попадают в сводки. Мы по праву гордились своими успехами, а я даже почувствовал какое-то легкое опьянение. Мне уже казалось, что я смог бы участвовать еще в нескольких учениях. Эта мысль, очевидно, невольно проскальзывала и в моем разговоре с Понцом, потому что на обратном пути Пепик измерил мне пульс и почти серьезно заявил:
— Классический случай головокружения от успехов. Говорю тебе в глаза суровую истину. — И он бодрым голосом добавил: — Ничего, признаки его исчезнут, как только на тебя выльют ушат холодной воды.
И он накаркал…
В ту минуту, когда я информировал Лацо о визите к командиру роты, перед нашей палаткой остановился газик. Из него вылез районный военный комиссар, суровый, как бог войны, а за ним насупленный лесничий.
— Что бы это значило? — воскликнул Лацо.
Оказалось, рабочие, заготавливавшие лес, сообщили лесничему, что в первой половине дня слышали автоматную очередь. Лесничий отправился на указанное место, и собака нашла подстреленную серну с детенышем.
— Пятница — несчастливый день, — меланхолично обронил доктор Коларж.
— Пятница пятницей, а ваших заядлых охотников я отправлю сейчас к прокурору, да и вас вместе с ними, — заявил комиссар.
Меня это глубоко задело. Моя рота только что отличилась на учениях, а тут…
— Хороши у вас солдаты, поручик, — иронизировал комиссар. — Хулиганы! Где у вас хранится оружие?
По уставу ключи от комнаты для хранения оружия находились у дежурного. Все автоматы, вычищенные, стояли на месте. Комиссар брал их по очереди и осматривал. Нигде ни пылинки. Переведя дыхание, я уже решил: «хулиганов» ни за что не прощу.
— А это что? — вдруг выкрикнул комиссар и замахал нечищенным автоматом.
Я почувствовал, что бледнею, что мне не хватает воздуха. Автомат принадлежал воину Жачеку.
Жачек стоял передо мной перепуганный насмерть, и руки у него тряслись. Он то бледнел, то краснел. В общем, вел себя как преступник, пойманный с поличным.
— Где вы были сегодня утром, когда рота занималась профилактическим ремонтом?
Жачек молчал.
— Разрешите объяснить, товарищ поручик? — попросил Жальский. Он тоже был взволнован, но старался держать себя в руках. — Воин Жачек с вашего разрешения был направлен для починки телевизора… в связи с чемпионатом…
Я сразу все вспомнил. Действительно, я согласился отпустить Жачека исправить телевизор.
Я приказал позвать десятника Сливу, который как раз сегодня дежурил. Слива твердо высказался в защиту Жачека: мол, никуда он не отлучался и телевизор прекрасно отремонтировал, потом он, Слива, пошел отдыхать, оставив за себя дневального, а тот, вместо того чтобы дежурить, ушел смотреть телевизор — повторяли какую-то вечернюю передачу. Жачек же отправился в свою палатку.
Ярость и стыд охватили меня. Дневальный, оставленный за дежурного, спокойно смотрит телевизор, а коробка с ключами от комнаты для хранения оружия лежит без присмотра. И вот кто-то дал очередь из чужого оружия, а его владелец находился в это время в спальном помещении, и сейчас он, заикаясь, смог сказать в свое оправдание только одно: