Губка молча ждал моего ответа, и под щеками у него от волнения ходили желваки. «Когда отдаешь приказ, помни об одном — солдаты должны быть убеждены в его правильности, — всплыл в моей памяти невозмутимый голос майора Рихты. — Это прежде всего означает, что ты сам не должен в нем сомневаться…»
— Послушайте, Губка, — заговорил я уверенно: ко мне вдруг вернулось утраченное было спокойствие, — неважно, что подумает Скршиван, главное, что думаете вы. Вы командир взвода, следовательно, отвечаете за людей и за машины. Перед своей совестью отвечаете…
Он невесело взглянул на меня.
— Ведь я вчера посылал его в санчасть: он так сильно кашлял, что не давал никому спать, — признался Губка, — но он наотрез отказался… Потом, в суматохе, я забыл о нем, да он, собственно, первым бросился к машине… И в этих труднейших условиях танк слушался его, как оркестр дирижера. А сейчас я начинаю сомневаться… Однажды я с высокой температурой газик вел… Обычный газик…
— Я пришлю вам доктора. Эти несколько минут задержки я беру на себя. И если у Скршивана действительно высокая температура, вы замените его…
У Скршивана было тридцать девять и четыре десятых.
Всегда спокойный, Пепик Коларж на этот раз разошелся:
— Ты, братец, настоящий симулянт!
— Я — симулянт?
— Ты прикидываешься здоровым, и это так же плохо, как если бы ты симулировал болезнь. Усвой это раз и навсегда. А теперь полезай в танк. Когда доберемся до места, я отправлю тебя в госпиталь…
К рассвету начало подмораживать. Колонна, подобно черной гусенице, извивалась по безлюдной, застывшей местности. Создавалось впечатление, будто мы приближаемся к краю земли. Из-за гололеда иногда приходилось снижать скорость до пяти километров в час. Видимость была ужасной, и водители ориентировались по задним огням впереди идущих машин.
— Молись, безбожник, чтобы мы без происшествий съехали с этой проклятой дороги, — услышал я в наушниках голос Понца. — Тогда, можно считать, самое трудное будет позади.
«Молись, безбожник…» Я усмехнулся. Добрые боги были на стороне танкистов: они ведь видели, сколько пота проливается во время учений и тренировок на технике. Девяносто девять процентов труда, один процент везения! На большее, чем на один процент, танкист не должен рассчитывать.
Последняя часть маршрута проходила по лугам, где, собственно, и начинался район учения. Командир прав: как только мы окажемся там, основную часть приказа можно считать выполненной.
На луга мы съехали, как на перину. Машины начали набирать скорость. Я с облегчением вздохнул, тревожные мысли уже не роились в голове. И вдруг в наушниках что-то затрещало, в уши ударил залп страшных проклятий. Я открыл люк. Огни машин, следовавших впереди нас, уже едва виднелись в сероватом свете предрассветных сумерек, а середина и хвост колонны все еще были на шоссе. Как оказалось, задержка произошла из-за Шехерезады: при съезде с насыпи он не справился с управлением, и танк занесло на тонкий лед болота, припорошенного снежком.
Прежде чем я добежал к месту происшествия, Скршиван успел прыгнуть в ледяную воду, приладить трос, и ребята начали вытягивать провалившуюся в болото машину. Им удалось сделать это в рекордно короткое время. Колонна снова пришла в движение и, как потом было сказано в донесении, достигла заданного района без помех в полной боевой готовности. Свободнику Скршивану была объявлена благодарность за образцовое выполнение своих обязанностей и проявленную при этом самоотверженность.
Ночью Индру Скршивана отвезли на вертолете в госпиталь. Доктор Коларж сообщил в штаб о его болезни еще во время марша. У Скршивана обнаружили воспаление легких.