«Он так общается?»
Монах был способен лишь на мысленные вопросы, которые не решался озвучить. Увы, нуна их не слышала, поэтому не могла ответить и просто продолжила тему аккымов:
— Я несколько дней искала в библиотеке… — Пока она говорила, каса-обакэ начал вести себя агрессивнее: раскачивался из стороны в сторону и пытался вырваться. Нуна бережно поставила его на пол, а зонтик поскакал вперёд и запрыгнул на стол с украшениями, на которых принцесса Наюн оставила неубранные заколки.
Каса-обакэ подвинул одну из них своей бамбуковой ножкой и сильно наклонился, едва не упав всем весом на этот самый стол, но лишь пошатнулся и удержался. Его глаз внимательно разглядывал золотистую заколку, на одном из концов которой был вырезан цветок с множеством тонких лепестков.
— Тебе пинё* понравилась? — Нуна приблизилась к нему с улыбкой, ступая тихо, чтобы не спугнуть его.
* Пинё (кор. 비녀) — традиционная корейская заколка-шпилька.
— Нё… нё! — радостно воскликнул каса-обакэ и со стуком запрыгал по столу.
Продолжая наблюдать за своим новым питомцем, она вновь обратилась к Сюаньму:
— Я искала информацию об аккымах в королевской библиотеке, но ничего не смогла найти, даже о Хунсюе почти никаких упоминаний и тем более о Чигусе…
Монах внимательно слушал её, но ничего не отвечал.
— Правда, я не была в запретной части… — невозмутимо продолжала нуна. — Не хочешь со мной туда пробраться?
Сюаньму чуть не подавился слюной.
Она не добралась до запретной части библиотеки самостоятельно и теперь предлагала вторгнуться туда вдвоём? В, наверное, охраняемое место? Сюаньму не любил нарушать правила. Он привык всегда и во всём слушаться шифу, и не хотел подводить его, оскорблять его память, пусть того уже и не было в живых.
— Нуна… — Он не знал, как объяснить свою позицию.
— Я не заставляю, если не хочешь.
Ну почему эти слова так грустно прозвучали? Сюаньму не хотел ей отказывать.
К величайшему удивлению, его спас каса-обакэ, продолжавший скакать на столе и нечаянно — а может, и специально, — приземлившийся на другую заколку в форме цветка, украшенную драгоценными камнями. Она раскололась и рассыпалась, лепестки раскрошились.
— Вня… вня… — пробубнил каса-обакэ, как единственный глаз наполнился слезами, что потекли по его бумажной голове и закапали на стол.
— Малыш, не расстраивайся, ты же не специально, — успокаивающе проговорила нуна и погладила зонтик. — Никто тебя не обвиняет.
Сюаньму поражало, с каким беспокойством и заботой нуна отнеслась к этому существу.
— Рури тоже тебя не обвиняет, правда, Рури?
Монах закашлялся, не понимая, причём тут вообще он.
— М.
— Рури, каса-обакэ нужно имя, как назовём нашего малыша?
Он не успел прийти в себя, как чуть не подавился, но в этот момент в дверь постучались, а из коридора раздался голос Хеджин:
— Прибыла наложница Ча!
Нуна замерла на месте, в её глазах промелькнул неподдельный страх, она понизила голос и процедила сквозь зубы:
— Быстро прячься.
Она схватила каса-обакэ на руки, открыла сундук с разноцветной одеждой и запихнула его туда, бесшумно прикрыв крышку, чтобы никто не услышал. Повысив голос, она крикнула:
— Сейчас, приведу себя в порядок! — Она резко обернулась к Сюаньму, в ужасе осознавая, что монаха ей прятать некуда. — Рури, ты можешь превратиться в дракона и уменьшиться?
В её голосе звучала искренняя надежда, цепляющая до глубины души, Сюаньму просто не мог подвести её. Но в тот раз он превратился неосознанно, когда нуне угрожала смертельная опасность. Нервничая, он закрыл глаза и почувствовал потоки ци внутри организма, но сейчас они только мешали: надо было отыскать совершенно другую энергию, его истоки, а он не мог их нащупать.
— Лезь в окно тогда, — прошептала нуна дрожащим голосом.
До сего момента Сюаньму не видел её испуганной, а появление наложницы Ча вогнало её в страх, заставило не просто занервничать, а запаниковать. С другой стороны, что такого было в том, что монах оказался во дворце? Можно было просто показать каса-обакэ и рассказать о его поимке, забрать зонтик и уйти, в конце концов, но нуна не планировала ничего из этого делать, она хотела всех спрятать.
Она открыла окно, судорожно махала руками и трясла головой, подталкивая его. Сюаньму шагнул в её сторону, как тепло разлилось по его телу, прошлось по всем то ли венам, то ли духовным меридианам — всё случилось так быстро, что он не смог определить. Мир вдруг пронёсся перед глазами, одежда соскользнула на пол, а Сюаньму подлетел к окну, обернулся и поймал на себе удивлённый и даже завороженный взгляд нуны. Она замерла, рассматривая его, как рванула к его вещам, схватила их и запихнула в сундук к каса-обакэ. Ткань развернулась, и фурин в форме лисы покатился в сторону с лёгким постукиванием, ударился об стену и там остался. Несмотря на хороший слух нуны, она как будто не заметила и даже не посмотрела в его сторону, пока прятала одежду.
— Принцесса Юнха! — послышался голос Хеджин из коридора, дверь скрипнула и начала открываться.
— Уменьшайся, — испуганно шепнула нуна и бросилась в его сторону.
Сюаньму двинулся ей навстречу, и начал сжиматься в размерах; она раскрыла свои руки и поймала его. Маленький дракон обвил её запястье, словно браслет, и застыл под узким золотистым рукавом, как в комнату вошла женщина с гордо поднятой головой и высокой причёской — нуна рассказывала про подобные: оёмори или что-то в этом духе.
Нуна незамедлительно подошла к ней, сложила перед собой руки и поклонилась, да так дёрнула Сюаньму, что пришлось покрепче обхватить её лапками и хвостом, чтобы не свалиться.
— Матушка.
Глава 10
Под покровом темноты Янтарь пробирается в библиотеку
Кохаку так сильно перенервничала, стараясь скрыть все улики и взять себя в руки, собраться с мыслями, что слишком сильно впилась пальцами в кожу на ладонях и оцарапала её. Она почувствовала, как едва не соскользнувший с её запястья Рури ухватился крепче, и сама поймала его второй рукой и подняла повыше.
Наложница Ча являлась единственным человеком во всём Сонгусыле, к кому Кохаку питала неподдельное уважение — она бы умерла от стыда, если бы подвела или разочаровала эту женщину, которая приютила её в другой стране и вырастила как родную дочь.
— Матушка.
Как только наложница Ча увидела Кохаку, её строгое лицо просветлело, а взгляд подобрел.
— Дитя моё.
Её чогори, как и всегда, имел яркий ослепляющий цвет — на этот раз малиновый, так как наложница Ча любила выделяться. На ткани были вышиты цветы миндаля, к которым её служанки подобрали пинё в виде веточки с такими же цветами, помимо неё в волосы были вплетены и другие украшения; Кохаку поражалась, откуда у наложницы Ча находились силы держать голову с такой причёской, она сама бы уже давно свалилась от усталости. На фоне остальных дворцовых женщин наложница Ча по сей день считалась одной из самых красивых и пользовалась интересом короля, лишь королеву ей не удавалось затмить, но она и не стремилась к этому.
— Что-то случилось, матушка?
— Мать не может зайти проведать собственную дочь? — она произнесла это с добродушной интонацией и мило улыбнулась, одновременно с этим приставила к губам указательный палец и сделала знак «тихо». — До меня дошли слухи, что последнее время ты себя нехорошо вела, сбегала из дворца, влезала в неприятности.
На пороге, опустив головы в поклоне, стояли Хеджин и две служанки наложницы Ча, где-то в коридоре также торчала голова евнуха Квона. Однако наложницу Ча это не устраивало: она махнула рукой, и все слуги незамедлительно попятились и покинули покои, прикрыв за собой дверь.
— Матушка, это недоразумение, — попыталась оправдаться Кохаку, чувствуя, как Рури крепче хватался за неё своими лапками. Должно быть, непривыкший к телу дракона, он не мог удержаться на её руке и скользил по коже.
— Я не ругать пришла тебя, дитя моё. — Наложница Ча погладила её по плечу, как зацепилась взглядом за порванный каса-обакэ рукав. — Что с твоей одеждой? Ты цела?