— Давай сюда мужскую.
Кохаку поняла намёк, чем вызвала улыбку на лице Джинхёна.
— Она внизу, нуна может спуститься и переодеться.
Ноги уже несли её к лестнице в подвал, но тут она вспомнила про Рури и ещё раз посмотрела на него, крикнув:
— Никуда не уходи, я быстро!
Она мигом скинула с себя плащ, развязала ленту и стянула верхнюю одежду, небрежно отбросила светло-жёлтую чогори в сторону, оставляя лишь нижнее бельё. По полу были разложены разрисованные свитки, некоторые скомканы. На низком столе, возле которого находились две подушки, лежали начатые иллюстрации, а также кисти, тушечница и сама тушь.
Кохаку скомкала свою одежду и положила на свободную часть пола. Из ящика достала светло-коричневую чогори и тёмные мужские паджи*, которые быстро надела. Захватив с собой свой плащ, она взлетела по лестнице и взглянула на Рури, боясь, что он мог сбежать, но тот по-прежнему стоял у порога. Джинги протирал пыль, а Джинхён сидел у прилавка, рассматривая свои иллюстрации.
* Паджи (кор. 바지) — свободные мешковатые штаны.
— Джинхён-а, — позвала Кохаку и подошла к нему, — до тебя доносились слухи о монстре?
Он с подозрением прищурился.
— Ты же не собираешься ловить его?
— Ещё как собираюсь!
— Нуним, это опасно, — с тревогой в голосе произнёс Джинхён, а Кохаку нахмурилась. Ему оставалось только вздохнуть. — Раз ты уже приняла решение, то всё равно найдёшь его, так что лучше узнаешь от меня. В нескольких часах ходьбы отсюда, в сторону деревни Паллюн, находится разрушенный храм — в нём и… — Джинхён сглотнул. — Убили женщину.
— Это северный или восточный выход? — только и спросила Кохаку, совершенно не испытывая чувства страха.
— Северный. — Джинхён замолчал, но вновь решил попытаться: — Нуна, это, правда, очень опасно.
— Я с нечистью лучше другого справлюсь, — усмехнулась Кохаку и гордо приподняла голову.
— Стой, — её друг обошёл прилавок и подошёл к ней со спины. — Хотя бы косу заплету, а то неприлично с распущенными волосами здесь расхаживать.
Он протянул ленту, чтобы та подержала, пока сам взял несколько прядей и ловко разделил их на равные части. Кохаку прожила в Сонгусыле лет двадцать, но до сих пор не могла привыкнуть к местным причёскам. Как можно ходить, когда что-то сжимает и тянет волосы?
Пока Джинхён заплетал косу, Кохаку краем глаза заметила, как Рури вышел на улицу.
— Джинги, держи его! — завопила она во всю глотку и сама рванула вперёд, но айкнула, так как волосы по-прежнему держал Джинхён.
— Зная тебя, нуна, ты всё равно найдёшь своего знакомого, даже если он убежит, — попытался он обнадёжить её.
— Твоя правда.
Однако она нервно грызла губу и переступала с ноги на ногу, пока Джинги не вернулся с Рури — только тогда Кохаку смогла вздохнуть спокойно.
— Чтоб больше не убегал! — требовательно воскликнула она, а Рури промолчал.
Джинхён наконец-то закончил с её причёской, Кохаку поблагодарила и накинула плащ на плечи, натягивая капюшон. Даже с более простой одеждой не хотелось бы, чтобы кто-то узнал её лицо. Она подошла к Рури, сердито сверля его взглядом, и собиралась уходить, но напоследок обернулась:
— Кстати, Джинхён-а, у ящериц тоже два.
С этими словами она вышла из лавки, а друг, задумавшись, крикнул ей вдогонку:
— И почему ты разбираешься в этой теме лучше кого-либо ещё?
Несколько часов прошли в почти полной тишине. Кохаку пыталась завести разговор на какую-нибудь отстранённую тему, рассказывала о странностях Сонгусыля и о жизни в столице, обращала внимание на необычные кусты и растения, комментировала красивое и местами раздражающее пение птиц, но всё, что она добилась от Рури, — это «м». Он не отвечал многословно, не рассказывал ничего о своей жизни — правда, детали о себе Кохаку тоже умалчивала. В итоге она сдалась, надулась и дальше шла молча.
— И откуда нам знать, что мы не прошли мимо? — не выдержала она и выпалила. — Кстати, если не Рури, то какое имя ты считаешь своим? Как к тебе обращаются? Меня вот можешь звать нуной.
— Сюаньму, — наконец-то он ответил что-то кроме «м». — Или монах Сюаньму.
Однако на Кохаку напал ступор.
— Что? Как? Шуаньму? Как ты это произнёс?
— Сюань.
— Шуань, — немедленно повторила Кохаку.
Как она ни пыталась произнести «сю» в «сюань», всё равно выходило что-то среднее между свистящим и шипящим.
— И чем тебе Рури не нравится? — пробурчала она себе под нос и продолжила попытки выговорить «сюань».
Вдруг она вспомнила недавний разговор с Джинхёном, а также его яркие и подробные иллюстрации. Кохаку хищно улыбнулась и помчалась за Рури, который уже успел обогнать её на несколько джанов. Слегка склонив голову на бок, она остановилась перед ним и резко вытянула руку, хватая его между ног.
Сначала Рури не понял и тупо посмотрел на неё, затем опустил взгляд и отскочил назад. Его щёки, как и всё лицо, налились красным, а глаза расширились от ужаса, напоминая две большие пиалы. Кохаку подумала, что он сейчас закричит:
«Ты что себе позволяешь?!»
Хоть что-то эмоционально скажет, однако его хватило только на:
— Ты!
У Рури оказалось слишком много слоёв одежды: и толстый верхний халат, и нижние то ли штаны, то ли юбка, поэтому Кохаку не успела прощупать то, что собиралась.
— Извини, Рури, я хотела проверить.
Однако он в ужасе развернулся и сошёл с тропы, стремительно устремляясь в глубину леса.
— Рури! — крикнула Кохаку и помчалась за ним следом. — Извини, я, э-э… случайно! Да, рука дрогнула!
Как будто он ей поверит… Но она не знала, как ещё объяснить свои действия; она должна была убедиться. И… она не могла гарантировать, что это не повторится.
— Шуаньму!
Кохаку не знала, как докричаться до него и извиниться, она уже начинала понимать, что совершила ошибку. Тем более, он назвался монахом, значит, такие вещи были неправильными для него. Размышляя над этим, Кохаку задумалась, а не являлись ли монахи кем-то вроде евнухов, всё-таки в этой теме она не разбиралась совсем, только в строении тел, как случайно врезалась в Рури. Она даже не заметила, что тот успел остановиться.
— Тихо, — негромко, но серьёзно проговорил он.
Рури смотрел перед собой с застывшим в глазах ужасом, Кохаку почувствовала неприятных запах и проследила за его взглядом. С дерева свисали кишки, которые можно было принять за мёртвую змею, под ними на земле лежал труп хорька с надкусанной плотью. Неужели кровожадный монстр ещё и отравил жертву?! Кохаку чувствовала, как её переполняла ярость, руки непроизвольно сжались в кулаки, а всё тело напряглось.
— Я убью его, — твёрдо и уверенно произнесла она.
— Стой, — сердито сказал Рури и кивнул в сторону хорька. Если не быть осторожными, может постичь подобная судьба.
Они молча обошли дерево и вышли к заброшенному храму, тщательно скрывавшегося лесом. От некогда стоявших красных врат осталось лишь два потускневших столба, один из которых наполовину разрушился. Рядом стояла безголовая статуя с тремя лапами и жалким подобием хвоста. У самого храма крыша давно обвалилась, в стенах имелись дыры, от ступеней уже и вовсе ничего не осталось.
Внутри на алтаре лежало женское тело, которое выглядело практически живым. Запах сильных благовоний перебивал всё остальное, тело украшали цветы, тщательно разложенные по кругу. Можно было подумать, что женщина просто спала, если бы не её бледность.
— Осторожнее, — предостерёг Рури, когда Кохаку подошла ближе.
На алтаре оказалась лишь верхняя часть тела без рук, вместо них кто-то воткнул букеты цветов, а также сделал венок и надел на голову. В горле Кохаку стоял ком, она прикрыла рот рукой, чтобы не сплюнуть, но не спешила убегать отсюда с криками. Когда она присмотрелась к месту, где тело разрезали, то увидела, что длинные стебли цветов оплетали рёбра; вместо органов кто-то также оставил букеты в их форме.
— Я сейчас, — невозмутимо произнесла Кохаку, вышла из храма, отошла на несколько шагов в сторону, где согнулась пополам и позволила вчерашнему ужину оказаться на земле.