Резко поумнев, Гельхен решил: хватит на сегодня ужасов практики точечного массажа и пошёл на попятную. Возбуждённая принцесса не сразу поняла, почему её за шкирку отдирают от добровольной груши. А когда дошло — сменила тактику и стала нападать из засады на спящего…
— Слушай, отвянь, — Гельхен вяло пошевелил плечами, предпочитая не открывать и без того повреждённого лица.
— Ну уж нет, покажи, как ты меня скинул.
— У тебя совесть есть? — он всё же отважился вынырнуть из травы, но тут же нос к носу столкнулся со склонившейся девушкой. Густые ресницы недоумённо хлопнули, когда серо-золотые глаза зажмурились, а лицо болезненно сморщилось.
— Ладно, показываю один раз, и ты, наконец-то, оставишь меня в покое…
Принцесса вновь прыгнула на него, но он перекатился на спину ещё до того, как она шлёпнулась сверху, перехватил сжавшиеся в кулаки руки, взбрыкнул ногами, скидывая девушку в траву. Подмял под себя, не удержался — украдкой ткнулся носом в рыжую шевелюру, быстро вдохнул… Разочарованно выдохнул — запах гари, щекотавший нос, шёл от костра и волосы всего лишь пропитались дымом. Какое-то время полюбовался пыхтящей раскрасневшейся Фелишей, зажал её руки одной ладонью, второй провёл по шее.
— Вот это, тебе, пожалуй, пригодится, — пальцы задержались на бьющейся жилке под челюстью. — Чувствуешь?
Фелль сглотнула. Она чувствовала — его горячие пальцы на собственной шее. И стучащую в висках кровь.
— Не отвлекайтесь, принцесса, иначе скручу верёвками и наконец-то отосплюсь.
Девичьи пальцы, скребнувшие сжавшую их ладонь, вновь расслабились.
— Отлично, — Гельхен украдкой перевёл дух. — Это сонная артерия. Стоит её пережать — и человек засыпает. Пережмёшь сильнее — и он уже никогда не проснётся. Запомнишь?
Фелль неуверенно кивнула.
— Вот и отлично. Теперь ты отцепишься?
— А ты меня поцелуешь?
…-А ты меня поцелуешь?
Он смотрит в её огненные глаза, сладко мружится на солнце, сочащееся сквозь такие же огненные волосы, медными локонами спадающие через плечи на его лицо. Голова склоняется чуть ниже, и становиться слышным запах гари в волосах — едва уловимый и совершенно не раздражающий — неотъемлемая часть огненного народа. Молодая и горячая — такой и должен быть истинный воин-феникс. Молодой и горячий — таким и должен быть огонь.
Фю-тиу-лиу! Флейтовый свист иволги раздался над самой головой.
Самое оно.
— Моя Иволга, — она довольно улыбается. Её пальцы осторожно касаются спутанных светлых волос.
Он глубоко вздохнул, удобней устраиваясь на её коленях, широко раскрыл глаза, выискивая в кроне дерева маленькую яркую птаху, всё никак не перестающую скрипеть-щебетать о своих мелких радостях.
— Спой. Для меня.
Пальцы ещё глубже зарываются в волосы. Ещё немного — и из груди вырвется мурлыканье.
— Отшумели великих деяний века,
Позабыты герои прошедших времён —
Время стёрло из памяти их имена,
Звон мечей, песни рога, сияющий трон.
Слишком сладкий голос, слишком ласково смотрят огненные глаза, слишком тихо стало вокруг — природа заглушила звуки, впитывая песню до последней ноты. Примолкла иволга, замер под ольхой заяц.
Не удержался — подался вперёд, завороженный любимым медовым голосом. И такими же медовыми губами.
Всего одно прикосновение, даже не успел ощутить вкус поцелуя. Губы словно взорвались жаром, перекинувшись на ни в чём не повинную девушку. Она вскрикнула, отпрянула, прикрыв ладошкой пылающие обожжённые губы. В карминно-лиловых глазах плескалось недоумение. Вторая рука упёрлась в сухую майскую траву.
Он только успел разглядеть, как чернеет наст под растопыренной пятернёй, мгновенно вянет и скукоживается иссушенная жаром трава, широкой дугой расходясь по лужайке. И вспыхивает огненными островками. Один, второй… пятый. Поляна вспыхнула. Вся. Одновременно. Закричала, заметалась одуревшая от страха иволга, вспыхнули маленькими факелами мечущиеся над головой бабочки и стрекозы, брызнул в лес горящий заживо заяц. Журчащий за ольхой ручей взорвался всеми оттенками голубого — цвета безумствующего на поляне огня.