— Ничего, донесем! — бодрился Лопе.
Тут он почувствовал, что носилки опускаются и жерди готовы выскользнуть у него из рук. Он услышал вздох Арагонца, но еще не успел ни обернуться, ни промолвить слова, как кто-то сзади крепкой рукой подхватил носилки.
— Шагай, Санчес! — услышал Лопе знакомый гортанный голос.
Он обернулся, Это был Андрес.
— Скоро привал. Донесем! — весело сказал оружейник. Он улыбался.
— Ну, слава богу! — облегченно вздохнул Лопе. Он зашагал бодрее, сразу повеселев. Каких только глупостей он ни придумал об этом человеке! И мавр, и вор, и беглый, и бог еще знает что! Сразу видно, что этот оружейник — такой же добрый испанец, как они все. Разве станет злодей мавр заботиться о старике испанце?..
Скоро кончились пески, местность оживилась, показались заросли. В полдень отдохнули на привале. Начали попадаться селения, большие, хорошо построенные и совершенно пустые. Отчего разбежались здешние индейцы — от близости белых или от страха перед Монте-сумой, — никто не знал. Ночь провели в крытых домах большого селения.
В храме солдаты нашли много костей, утвари, все тех же деревянных богов с раздутыми животами и огромными оскаленными зубами. Из одного дома по соседству с храмом вытащили десяток больших свертков твердой индейской бумаги, сплетенной из волокон агавы. На бумаге были нарисованы краской значки и фигурки, очень похожие на те рисунки, которые выводили на ткани ацтекские художники.
Капитаны долго разглядывали значки.
— Должно быть, в этом доме жил какой-нибудь чиновник, — заметил Кортес.
— Да, здешний алькальд или судья, — сказал Алонсо Пуэртокарреро.
— А может быть, и историк, — задумчиво промолвил Антонио Монтесино.
Кортес с удивлением перехватил взгляд дона Антонио. Историк? Монтесино был так молчалив, так замкнут, за весь поход армады Кортес едва ли слышал от него больше двух — трех слов. Но ко всему, что делалось вокруг, надменный итальянец приглядывался с вниманием необычайным: он примечал и путь каравеллы, и мохнатую рубашку на стволе индейской пальмы, и узор золотой пластинки в губе у индейца, и глиняную плошку в индейском храме. История? Может быть, Антонио Монтесино и будет тем, кто напишет историю их похода?..
С особенным вниманием после этого Кортес начал приглядываться к итальянцу.
— Храбрых капитанов у меня много, — сказал как-то Кортес, — но не всякий из них учен.
Хуан Веласкес де Леон не умел прочесть латинской строки, Алонсо де Авила едва знал грамоту; Педро де Альварадо тоже читал с трудом, а младшие его братья не умели подписать свое имя.
Попадались грамотные среди солдат, а Берналь Диас даже разумел латынь. За это Кортес любил его, и часто Берналь сиживал в палатке Кортеса в кругу капитанов, беседовал, как равный. Хорошо относились к Берналю и солдаты; хоть любил он щегольнуть особенной учтивостью в разговоре, серебряной оторочкой на камзоле, за что и прозвали его Щеголем, но дело боевое знал хорошо, был честен, верен товарищам.
— Я отдам за Берналя пять моих капитанов! — не раз говорил Кортес. Но капитаном Берналя все же не ставил: тот был земляк и дальний родственник губернатору Веласкесу.
На второй день пути солдаты увидели невдалеке синюю полоску реки. Наконец-то дорвались люди до свежей воды! Пили, припав к воде, пока у многих не раздуло животы. Переправились на плотах и на другом берегу встретили вереницу из двенадцати темнокожих индейцев. Индейцы несли подарки белому вождю.
Правитель тотонакский посылал дары Кортесу и просил его скорее прибыть в город Семпоалу.
Все пышнее, зеленее становилась растительность. Ручьи шумели в высокой траве. По мере перехода через пустыню воздух казался свеж и прекрасен, люди дышали полной грудью. Пестрые птицы свистели, перелетая в ветвях деревьев, целые стада мускусных свинок бродили по склонам холмов.
— Хороши здешние земли! — вздыхали солдаты. — И воздух свеж, как у нас в Астурии.
Двенадцать индейцев шли впереди, указывая дорогу. Скоро показались сады по сторонам дороги, засеянные поля, насаждения из какаовых деревьев. За поворотом открылся огромный город, в вышках храмов, каменных ребрах пирамид, в мохнатых уступах тростниковых крыш.
— Семпоала! — сказали индейцы.
Глава двадцать третья
АЦТЕКСКИЙ НАПИТОК
И люди и кони разместились внутри огромного храмового двора. Кортес расставил часовых по углам двора и у входа, а пушки поднял на первую земляную террасу храма, наведя их на входной пролет стены.