— Пойдём, дочка. — Вахтер снова посмотрел на окна бывшей Янтарной комнаты. Стёкла и рамы заменили, так что комнату заливал солнечный свет. Вахтеру показалось, что новый смотритель тоже любит Янтарную комнату и обустраивает её в первую очередь. Когда они вошли во дворец, и майор остался позади, Вахтер сказал Яне:
— Не будем говорить новому смотрителю, кто мы такие, Яночка. Пусть он рассказывает нам о Янтарной комнате, а когда закончит, я ему скажу: «Товарищ, вы говорите неправду и забыли то-то и то-то. Раньше здесь работал Михаил Вахтер и знал значительно больше… Вот будет смеху».
— И после этого вы признаетесь, кто вы такой?
— Нет, Яночка. Сначала мы доберемся до Ленинграда и поищем людей, которые что-нибудь знают о Николае. Возможно, кто-нибудь покажет его могилу, и мы положим на нее цветы.
— Думаете, он всё-таки погиб?
— Последние новости пришли семь месяцев назад. Друзья Сильвии сообщили из Ленинграда. Правда ли это? Почему оттуда не было больше ни звука? Я уже примирился с судьбой и с тем, что остался последним из Вахтеров. — Он посмотрел на часть сохранившейся широкой лестницы, ведущей в Янтарную комнату. — Теперь настало время попрощаться после двухсот тридцати лет верной службы. — Он глубоко вздохнул, чтобы придать твёрдости голосу. — Как думаешь, новый смотритель живет в нашей квартире? Могу ли я его попросить показать её?
— Мы его об этом спросим. Конечно же, он вас поймёт. Но тогда вы должны ему признаться. Что делать чужому человеку в комнате смотрителя?
— Ты как всегда права, Яночка. Надо подумать, хорошенько подумать.
Они медленно поднялись по широкой лестнице, как будто хотели проститься с каждой ступенькой. Затем остановились перед главной дверью Янтарной комнаты, которую доктор Финдлинг в 1941 году посчитал недостающей и приказал снять. Теперь вместо неё висела простая дощатая дверь со старой щеколдой и без замка. Что здесь закрывать? Голые стены? Что можно украсть из пустой комнаты?
Несмотря на это, Вахтер с явным почтением надавил на щеколду и открыл дверь. Яна пропустила его вперед, а сама задержалась на секунду у порога, едва дыша от волнения.
Вахтер остановился посреди комнаты, руки за спину, как делал десятки лет один или с группой посетителей. Он стоял так, будто на стенах блестела янтарная мозаика, как будто сверкали цоколи и панели, гирлянды и резные головы, ангелы и маски, венецианские зеркала и картины в рамах.
Ценный наборный паркет из различных пород дерева со вставками из перламутра, возможно, самый красивый пол в мире, в основном сохранился, за исключением нескольких повреждённых мест. Новый смотритель или кто-то другой посыпал пол свежими древесными опилками. Носком ботинка Вахтер очистил маленький участок и был счастлив снова увидеть этот пол под своими ногами. Потолочные фрески также остались на месте и не имели следов повреждений. Он сразу заметил, что они были заботливо вымыты и очищены от пыли. Отсутствовали лишь панели, исчезнувшие двадцать ящиков с янтарным чудом. Он, Михаил Вахтер, мог бы снова здесь стоять и на русском либо на немецком объявить: «Дорогие товарищи! Уважаемые дамы и господа! То, что вы здесь видите, вы больше не увидите нигде в мире: Янтарная комната… пойманное золото солнца...»
Нет, он никогда этого не произнесет. Янтарную комнату украли, а новый смотритель забрал наследие Вахтеров. Всё закончилось: и прошлое, и история. В этот миг Вахтер понял, что он стал стариком. Человеком из прошлого.
Ему осталось только одно — поиски Янтарной комнаты.
Он медленно развернулся, закрыл глаза и мысленно представил настенные панели, как они висели здесь двести тридцать лет. Он даже увидел щель, которую сделал Фёдор Фёдорович, его прадед и первый смотритель Янтарной комнаты, когда 25 января 1725 года выломал из панели головку ангела, чтобы она вместе с Петром Великим отправилась в вечность.
И тут у Яны перехватило дыхание. Она не слышала шагов на лестнице и не заметила, как распахнулась дверь и кто-то вошёл. Она ошеломленно прислонилась к стене, царапая ногтями крошащуюся штукатурку. В дверях прозвучал возглас. Громкий, разрывающий сердце возглас, от которого в её жилах застыла кровь.
— Отец! Отец! О Боже — отец!
Вахтер замер и покачнулся. Стоящий в дверях человек устремился к нему, обхватил, прижал, крепко обнял, зарылся лицом в шею и опять воскликнул:
— Отец! Отец!
И за этим возгласом наконец последовал дрожащий крик старика:
— Николай! Колька! Колька! Сынок… Сынок…
Вахтер обмяк, но руки сына его удержали, он плакал, плакал, опустившись на колени, молитвенно сложил руки и воздел их к небу, слёзы катились по его лицу, текли по дрожащим губам, он хотел что-нибудь сказать, назвать сына по имени или поблагодарить Господа. Он смотрел на сына, на его повзрослевшее лицо, на короткую бороду, на белокурые волосы и голубые глаза, доставшиеся ему от матери. Его сын, его жив, не в могиле, он видит его, чувствует его руки, его дыхание. Они стояли друг перед другом на коленях на посыпанном опилками полу, крепко обнявшись, и обнимались, не находя других слов, кроме как «сынок» и «отец»…