Акция была проведена следующим образом:
Я, командир, Барс и еще один партизан заняли позиции и вели наблюдение за дорогой задолго до появления кассира.
Кассир появился только к вечеру, ехал он на подводе и рядом с ним сидел охранник с винтовкой в руках.
Когда лошадь поравнялась с кустами, за которыми мы лежали, по знаку командира все, как один, мгновенно набросились на охранника и кассира. Я схватил лошадь за узду и сразу завернул ее в кусты. Я не успел и оглянуться, как винтовка охранника уже была в руках Барса, а охранник и кассир сидели с поднятыми руками. Охранника и кассира связали, привязали к телеге и заткнули рот, лошадь также привязали к дереву, забрали деньги и ушли. Уходя, тщательно маскировали свои следы, засыпали табаком и поливали керосином, а так же бродили по болотам.
Добыча оказалась не очень большой — пятьдесят пять тысяч рублей.
Как нам стало известно от наших людей, легально проживающих, кассира и охранника нашли только на следующий день. На место происшествия выезжала милиция с собакой, но наших следов они не нашли. Мы в ту же ночь сменили лагерь. Командир похвалил меня за смелые действия, и остальные ребята также довольны мной.
Надеюсь, что скоро и я стану настоящим партизаном, хотя многому еще надо учиться. Я еще первоклассник, а Эгле вообще младенец в партизанской жизни.
В этом письме я так подробно описываю акцию, чтобы тебе была понятна моя жизнь и ты правильно мог обрисовать ее нашим хозяевам.
С боевым приветом
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
Торжественно и чинно приближалась длинная, многокрасочная приморская осень.
После первого заморозка комары устроились на зимовку где-то в щелях коры на деревьях и больше не досаждали «лесным людям». Только мелкая мошка еще крутилась столбами при первом намеке на солнечный день, но она была безвредна. Так называемый гнус — северные москиты, величиной с острие иглы, все лето мучившие людей, исчезли начисто. Начиналась самая чистая пора леса, с тонкими запахами, с тихими вечерами, с долгими зорями.
Но человек так далеко ушел от природы, что уже не умеет отдаться под ее защиту. На смену летним огорчениям приходили другие. Не стало комаров, но стало холодно по ночам. Утром, придя к речке за водой для завтрака или для умывания, нужно было сначала разбить ледок, холодная вода обжигала. Вечером в бункере натапливали камелек докрасна и ложились раздетые, а среди ночи принимались натягивать на себя все теплое и просыпались охрипшие, злые. Мазайс, тяжело бухая кашлем, снова спрашивал: «У кого есть кодеин?» — и почему-то оказывалось, что о кодеине опять забыли.
Еды стало больше: началась охотничья пора. Но зато в лесу появились чужие люди да еще с собаками, пришлось удвоить осторожность, чтобы не попасть «на глазок» охотникам. Сами «братья» охотились подальше от бункера, охотились удачно, но когда вспоминали о долгой зиме, которая не за горами, у каждого невольно пробирал холодок по спине, куда сильнее пронизывавший сердце, нежели ночной холод в бункере.
Эгле по-прежнему держался замкнуто. Он не порывался на охоту, на заготовку дров, по грибы, по ягоды, как это делал Вилкс, старавшийся ничем не отличаться от других «братьев», однако работы по лагерю выполнял добросовестно.
На посты по охране лагеря Лидумс ни Вилкса ни Эгле по-прежнему не назначал. Но теперь оба понимали — это не недоверие, а тщательная забота об их безопасности. Делиньш, неумудренный еще большим жизненным опытом, как-то прямо сказал, что в случае нападения «синих», партизаны обязаны спасти «представителей Запада» даже ценою собственной жизни.
По вечерам много разговаривали о зимовке. «Братья» вспоминали прошлые свои приключения на длинном зимнем отдыхе, называли хуторки, где того или другого из них принимали с открытым сердцем. У Бородача на одном из дальних хуторов была вдовушка, мастерица варить самогон. У нее Бородач катался как сыр в масле. «А придет весна, — рассказывал он, — моя Марта и ревет и бранится, а я все равно усидеть не могу, все жду, когда придет сигнал от командира… Привык, что ли?» — удивлялся и сам он.
Кох собирался вернуться к жене. Жена сообщала, что за все лето никто о нем не спрашивал, и Кох надеялся, что если разрешит командир, ему удастся легализоваться. Двоюродный брат, рассказывал Кох не без гордости, стал писарем в районном Совете. Возможно, брат достанет чистые документы.