— Пап? — тихо позвал Лёха.
Пётр Иванович не обернулся. Его движения не прервались. Только голос, странно ровный и безэмоциональный, прозвучал в такт скрипу: — Всё хорошо, сынок. Иди спать. Скоро… скоро всё будет хорошо. Как раньше.
Пыль тем временем доползла до рукава и начала подниматься по ткани, покрывая её ровным серым налётом.
Лёху парализовало ужасом. Это было здесь. В его доме. Оно добралось до его отца. Не через фотографию, не через мимолётное воспоминание. Оно вело планомерную атаку.
Он вспомнил слова Бабы Зои. «Дать ей то, что она хочет. Но не сном, а… новой пищей. Живой. Шумной.»
Лёха отшатнулся в свою комнату. Его взгляд упал на полку. На рацию. Его рука дрожала, когда он схватил её.
Он не стал вызывать Витю или Катю. Он с дикой силой нажал кнопку и поднёс рацию ко рту. И закричал. Не слова. Не связанные предложения. Он издал долгий, пронзительный, животный вопль. Крик ярости, страха и беспомощности. Крик, который резал тишину, как нож.
Звук из динамика рации был оглушительным в ночной тишине квартиры.
На кухне что-то упало. Лёха услышал резкое движение, лязг металла. Шипение радио оборвалось.
Он выскочил в коридор. Отец стоял посреди кухни, смотря на свои руки, испачканные в оружейной смазке. Ствол карабина лежал на полу. На столе не было пыли. Только тряпка и банка с маслом.
— Что это было? — голос отца был хриплым, но своим, живым. Он смотрел на Лёху растерянно. — Мне… показалось? Мне послышался какой-то крик…
— Это я, — тихо сказал Лёха, опуская рацию. — Мне… приснился кошмар.
Они смотрели друг на друга через порог кухни. В глазах отца была усталость и непонятливый страх. В глазах Лёхи — ледяная решимость.
Он больше не мог просто наблюдать. Он объявил войну. И его первым оружием стал крик. Хаос. Диссонанс.
Война началась. И поле боя проходило через сердце его собственного дома.
Трещины в реальности
Утро после ночного инцидента было серым и напряжённым. За завтраком царило гнетущее молчание. Пётр Иванович избегал взгляда сына, а Лёха делал вид, что увлечён тарелкой овсянки. Воздух был тяжёлым от невысказанного вопроса: «Что это было?» — и страха услышать ответ.
Первый звонок по рации раздался, когда Лёха мыл посуду. — Лёх, ты… ты в порядке? — голос Вити был сдавленным, испуганным. — Я вчера что-то слышал… помехи, а потом крик…
— Всё нормально, — коротко бросил Лёха, глядя на спину отца. — Проверка связи. Как у вас?
— У меня… кое-что есть, — Витёк перешёл на шёпот. — Я записал тот сигнал. Тот самый, из ДК. На чистую кассету. И… я его отфильтровал, убрал шумы. Лёх, там не просто голос. Там… там ещё кое-что. Встречаемся у меня в гараже. Срочно.
Лёха положил рацию и посмотрел на отца.
— Выхожу. К Вите.
— По делам? — не оборачиваясь, спросил отец.
— По делам, — подтвердил Лёха.
На пороге гаража его уже ждала Катя. Её лицо было бледным, под глазами — тёмные круги.
— Ты тоже слышал? — сразу спросила она.
— Слышал что?
— По радио. Ночью. — Она обняла себя руками. — У нас дома мама включает его на ночь, для фона. И… мне приснилось, что диктор стал говорить моим голосом. Пересказывать мои же дневники. Те, что я в седьмом классе писала. О том, как ненавижу этот посёлок. А когда я проснулась… радио всё ещё работало.
Она замолчала, сглотнув комок в горле. — Он знает о нас, Лёх. Он знает, что мы пытаемся ему противостоять. И он играет с нами.
Дверь гаража распахнулась, и появился Витёк. Он выглядел так, будто не спал всю ночь. — Заходите быстрее.
Внутри пахло паяльником и стрессом. На столе рядом с самодельным магнитофоном лежала кассета с надписью «ДК_чистый_сигнал». — Садитесь, — сказал Витёк и нажал на кнопку воспроизведения.
Из колонок полился тот самый ясный, восторженный женский голос: «…и мы видим, как наши труды преображают родной посёлок! Уже в следующем году, по плану, начнётся строительство нового жилого микрорайона для работников завода „Металлист“ и…»
— Знакомо, да? — сказал Витёк. — А теперь слушайте дальше.
Он покрутил ручку на своём приборе. Голос дикторши стал тише, а на заднем плане, едва различимо, проступили другие звуки. Сначала это был просто шум. Потом Лёха и Катя различили в нём отдельные элементы.
Это был плач. Детский плач. И приглушённые, сдавленные крики. И скрип. Металлический скрип, как будто что-то тяжёлое и ржавое двигают по бетону.
— Что это? — прошептала Катя.