Точка невозврата была пройдена.
Сердце миража
Переступить границу парка было похоже на вход в другой мир. Давление в ушах сменилось, звуки посёлка — гул мотора автомобиля, лай собак — остались сзади, словно кто-то выключил их. Здесь царила своя, искажённая акустика: их собственные шаги по сухой листве казались неестественно громкими, а воздух был густым и сладким, как сироп.
И свет. Он был не зелёным, не синим, а золотисто-янтарным, словно его фильтровали сквозь старую, потрескавшуюся фотоплёнку. Каждый лист на деревьях, каждый стебель травы был идеально ярок и чёток, лишённый полутонов и случайностей природы.
— Смотрите, — прошептала Катя, указывая вглубь парка.
Дети. Они стояли полукругом перед массивным, старым дубом, чей ствол был испещрён старыми надписями «Лена+Коля=». Но теперь у его подножия зияла чёрная, неестественно ровная дыра. Арка из вывернутой земли и переплетённых корней. Вход. Дети не пытались войти. Они просто стояли и смотрели в эту тьму с одинаковыми, заворожёнными лицами, держа в руках свои чертежи, как дары.
— Они ждут приглашения, — мрачно заключил Лёха.
Пётр Иванович, сжимая в руке пистолет, осмотрел вход. — Земля свежая. Но корни… они не срезаны. Они как будто… раздвинуты. Живые. — Он покачал головой, отбрасывая невероятное объяснение. — Идти придётся гуськом. Я первый.
Он исчез в чёрном провале. Лёха, сделав глубокий вдох, двинулся за ним. Пахло сырой глиной, холодным камнем и всё той же, сладковатой пылью.
Спуск был коротким. Они оказались в узком бетонном тоннеле. Стены были идеально гладкими, без следов опалубки, словно их вырезали лазером. С потолка струился тот же самый золотистый свет, не имеющий видимого источника.
— Здесь… чисто, — заметил Витёк, вслед за Катей спустившийся вниз. — Ни паутины, ни грызунов. Словно только вчера построили.
Они двинулись вперёд. Тоннель вёл под уклон, глубже под землю. Через несколько десятков метров он упёрся в тяжелую, массивную дверь из матового металла. На ней не было ни ручки, ни замка.
— Теперь что? — спросила Катя.
Витёк подошёл и прислонил ладонь к холодной поверхности. — Кажется… тепло. — Он прислушался. — И… гудит. Слышите? Как трансформатор.
Лёха протянул руку. В тот момент, когда его пальцы коснулись металла, по поверхности двери пробежала слабая голубая рябь. Раздался тихий щелчок, и дверь бесшумно отъехала в сторону, открывая проход.
За ней был не туннель и не бункер.
Они стояли на краю огромного, круглого зала. Его сводчатый потолок терялся в вышине, и на нём мерцали тысячи крошечных огоньков, имитирующих звёздное небо. Но самое шокирующее было в центре.
Там, под куполом-небом, стоял идеальный, миниатюрный макет посёлка Янтарный. Но не того, что был на поверхности. Это был посёлок из снов «Тиши». Дымящиеся трубы заводов, новенькие, свежевыкрашенные дома, ярко-зелёные поля с ровными рядами техники. Крошечные фигурки людей двигались по улицам, и даже доносился едва слышный гул счастливой, кипящей жизни.
— Боже… — выдохнула Катя. — Он не просто помнит. Он… творит. Он построил здесь свой идеальный мир.
Они осторожно вошли в зал. Их шаги эхом отдавались под куполом. Макет был не просто статичной диорамой. Он был живым. Они видели, как по улицам ездят машины-игрушки, как на миниатюрном стадионе идёт футбольный матч.
— Смотрите, — дрожащим пальцем указал Витёк на один из домов. — Это… это мой дом. И там… в окне…
В окне крошечного домика виднелась фигурка. Мужчина что-то паял за столом, а рядом с ним стоял мальчик, смотрящий на него с восхищением. — Это я… и мой отец. Таким, каким он был до… до всего этого.
Голос Вити прервался. Он смотрел на эту идиллическую сцену с такой тоской, что Лёхе стало страшно.
— Вить, не смотри! Это ловушка! — резко сказал он.
— Но оно же настоящее… — прошептал Витёк, делая шаг к макету.
И тут макет ответил. Из репродуктора на миниатюрном ДК полилась та самая, знакомая им по записи, торжественная музыка. И голос диктора, полный энтузиазма: «…и как мы видим, молодые таланты нашего посёлка подают большие надежды! Особые успехи в радиоделе показывает ученик восьмого класса Виктор Семёнов! Его проект…»
Витёк замер, слушая. На его лице боролись восторг и ужас.
— Он знает, — прошептала Катя. — Он знает, чего мы хотим. И даёт это нам.
Лёха почувствовал сладковатый привкус во рту. И вдруг он услышал другой голос. Грубый, но знакомый. Голос отца. Но не того, что был рядом с ним, а более молодого. «…горжусь тобой, сынок. Настоящий мужик растёт. В милицию пойдёшь, продолжатель династии…»