— Твое желание для меня закон.
Пока он ищет шоу по телевизору, я набрасываю на ноги одно из пушистых одеял Кэла и устраиваюсь на подушках, не утруждая себя движением. Он тоже не двигается, так что, когда начинается первый эпизод, нас разделяет промежуток размером с ребенка. Я чувствую тепло его тела через ткань моей толстовки, через одеяло, через свою кожу, и по какой–то причине это заставляет меня дрожать.
— Тебе холодно? — Он сразу это замечает. Как, черт возьми, он все улавливает?
— Эм, нет. Просто неожиданная дрожь. — Это звучит глупо, когда я говорю это вслух, но, к счастью, его внимание возвращается к экрану. В отличии от моего.
Не нужно быть гением, чтобы понять, что Кэл скорее интроверт, даже если со мной он не ведет себя как отшельник. Я знаю, что он любит личное пространство и одиночество. Так почему же он предложил мне остаться? Означает ли это, что ему комфортно рядом со мной?
Конечно, это так. Вы друзья.
Две серии спустя мой чрезмерно анализирующий мозг все еще этого не понимает. С чего бы ему хотеть проводить время со мной, из всех людей с которым бы он мог? Я видела его с друзьями, так что я знаю, что они у него есть. Как бы сильно он ни любил проводить время со мной, он не асоциальный человек. Я почти уверена, что единственная причина, по которой он не выгоняет меня прямо сейчас, заключается в том, что он не знает, как это сделать, не выглядя при этом придурком. Он не хочет быть грубым или заставлять меня чувствовать себя плохо. Так что он предпочел бы просидеть столько эпизодов Офиса, сколько я захочу посмотреть, пока я не пойму намек и не пойду домой.
Ладно, намек понят.
— Я, эм... — я вздрагиваю, мои ладони становятся потными. Я вытираю их о мягкое одеяло. — Уже поздно. Мне лучше уйти.
Он ставит телевизор на паузу.
— Ты уверена? Можешь остаться еще немного, если хочешь.
Ложь, ложь, ложь. Он просто проявляет вежливость.
Я качаю головой в бесполезной попытке прогнать саморазрушительные мысли.
— Нет, я просто... Я не хочу тебя беспокоить.
Его брови удивленно взлетают вверх.
— Ты не беспокоишь меня, Грейс. Я пригласил тебя сюда. Я не ожидал, что ты уйдешь, как только проглотишь последний наггетс.
Я встаю, несмотря на его слова, аккуратно складываю одеяло и кладу его туда, где оно было раньше, и отвожу взгляд.
— Ты, наверное, устал, а Мэдди завтра на занятия, и...
— Солнышко.
Это прозвище, которое заставляет наши глаза снова встретиться.
— Иди сюда.
Все еще не уверенная, что он просто из вежливости, я делаю, как он говорит, и сажусь обратно, на этот раз ближе к нему. Когда я чувствую тяжесть его мускулистой, покрытой татуировками руки на своих плечах, у меня перехватывает дыхание.
— Все нормально?
Застигнутая врасплох вопросом, я киваю. Я хочу сказать, что это более чем нормально, но не могу.
— Я знаю, что происходит в твоей сумбурной голове прямо сейчас, Грейс, и мне нужно, чтобы ты поняла, что ты никоим образом не беспокоишь меня. Ладно?
Я опускаю взгляд на свои колени
— Ладно.
— И, — он сжимает мою руку своей смехотворно большой ладонью, — Ты мой друг, и я хочу, чтобы ты осталась, если ты тоже этого хочешь.
Ладно, возможно, он не лжет. Может быть, в конце концов, все это было у меня в голове.
— Хорошо, — говорю я, выпуская дыхание, которое задерживала последние несколько минут. — Я останусь еще немного.
Он хватает пульт и снова нажимает воспроизведение.
— У тебя завтра есть какие–нибудь занятия?
— После полудня.
— Хорошо.
Выровняв дыхание, я устраиваюсь поудобнее на диване и замечаю, что рука Кэла все еще лежит на моем плече. Он убирает руку, но затем мой рот открывается, и я не могу контролировать слова, которые вырываются у меня.
— Оставь, — говорю я. Его рука застывает на месте. — Это... Ты комфортно чувствуешься.
Его смешок едва заметно расслабляет меня, но он не сопротивляется и кладет руку прямо туда, где я хочу, чтобы она была.
Я не шутила, когда сказала, что он чувствуется комфортно — его тело настолько смехотворно большое, что я могла бы полностью скрыться из виду, если бы он встал прямо передо мной. Несмотря на его очень заметные мускулы, он на удивление мягкий, и тепло его тела приятно ощущается рядом со мной.
В какой–то момент во время нашего пятого эпизода его пальцы начинают двигаться вверх и вниз по моей руке, оставляя за собой след мурашек. Мой мозг, должно быть, отключился на весь день, потому что я прижимаюсь к нему ближе и кладу голову ему на грудь. Его дыхание ровное, расслабленное, и это действует на меня как заклинание.
Последнее, что я чувствую перед тем, как закрыть глаза, — это его губы, задевающие мою макушку.
Глава 14
Грейс
Когда я просыпаюсь, на улице все еще темно, и первое, что регистрирует мой разум, это то, что мое тело находится внутри огромного, очень теплого кокона. У меня на животе лежит что–то тяжелое, прямо напротив кожи, как будто что бы это ни было, заползло под ткань моего свитера и поселилось там. Мои глаза распахиваются, и я вглядываюсь в тени в гостиной. Гостиная Кэла. Дерьмо. Я так и не пошла домой прошлой ночью, не так ли?
Так это значит, что мой теплый кокон...
Мое сердце начинает бешено колотиться, как будто оно пробежало долбаный марафон в моей груди. Этого не должно было случиться. Друзья не засыпают вместе, обнявшись на диване, и не просыпаются, прижавшись друг к другу телами. Мы не должны были этого делать.
Черт, черт, черт.
Я пытаюсь сесть, но рука Кэла на моем животе притягивает меня обратно к его груди, и из его горла вырывается тихое ворчание. Звук почти эротичный, и от него у меня мурашки пробегают по коже.
Боже, трахните меня.
Но не в буквальном смысле.
Боже, нет, я не это имела в виду.
Дерьмо.
Отчаянно желая убежать, чтобы мое сердце могло взять себя в руки, я резко сажусь, что в конечном итоге будит его. Однако, прежде чем он успевает открыть глаза, я уже на ногах.
— Грейс? — Глубокий и хриплый звук его утреннего голоса заставляет мои бедра сжиматься, и я ненавижу себя за это немного больше. — Который сейчас час?
Я быстро хватаю свой телефон с кофейного столика. Должно быть, я оставила его там в какой–то момент прошлой ночью после нашей переписки.
— Шесть тридцать.
Он потирает глаза своими массивными пальцами и садится на диване. Осматривая меня с ног до головы меня, он хмурится.
— Ты выглядишь так, словно только что увидела привидение.
Я сглатываю.
— Мы заснули.
Его изогнутая бровь — не что иное, как сарказм.
— Это именно то, что происходит в конце утомительного дня.
Я хмуро смотрю на него.
— Я знаю. Это не то, что я имела в виду.
— Тогда, что ты имела в виду? — У меня такое чувство, что он уже знает, но я также подозреваю, что он все равно заставит меня сказать это.
Когда он вытягивает руки над головой, его мышцы напрягаются и сокращаются, я отвожу взгляд.
— Я имела в виду, что мы... ты знаешь.
— Я действительно не знаю. — Я не смотрю на него, но это не имеет значения, потому что я практически слышу ухмылку в его голосе. — Не заставляй меня говорить это.