– Оля.
Улыбка у нее тоже была какая-то кругленькая, уютная.
– Извините, – сказала она, – я вас не видела.
И она села на одну из кроватей, приветливо улыбаясь и как будто бы ожидая светской беседы.
– Юля на танцплощадку пошла, – сказала Ника. – Тебя с собой приглашала. Пойдешь?
Лицо Оли опять резко изменило свое выражение, сморщилось, она упала лицом на подушку и захныкала:
– Надоело, боже мой, как надоело, Ниночка, милая, не могу больше…
– Есть хочешь? – спросила Нина.
Оля перестала хныкать, села, вытерла слезы, поправила свою огненную копну и сказала:
– Пойду.
Судорожно всхлипнув еще раз, совсем, как ребенок, она встала и молча пошла к двери.
Не успели мы с Ниной перевести дух после ее ухода, как в дверь опять постучали. Нина пошла открывать и долго не возвращалась. Наконец вернулась и сказала, что это приходил Алик, и она выпроводила его.
– Ох, Юра, как он мне надоел! – сказала она. – До чего же привязчивый…
– Я ведь из-за тебя вернулся, знаешь, – сказал я.
– А что же сразу вчера не зашел? – спросила она.
«Да, почему?» – подумал я, но ничего не сказал.
И опять, кажется, начало налаживаться, и уже мелодия зазвучала.
– А ты ждала? – спросил я.
– Вообще-то ждала, – сказала она.
И отвернулась к окну. А я почувствовал, как сердце вздрогнуло и начало набирать быстрый темп. Но, господи боже ты мой, в дверь опять постучали.
На этот раз к нам пожаловал невысокий парнишка, не вполне уверенно держащийся на ногах. Он строго посмотрел на меня, потом на Нину, потом опять на меня и наконец протянул руку:
– Венька.
Я посмотрел на Нину. Она была рада приходу Веньки и как будто бы даже чувствовала облегчение. Когда же Венька широким жестом вытащил из кармана и поставил на стол начатую бутылку водки, я увидел на лице Нины выражение какого-то механического оживления – точь-в-точь как на острове.
И не в самой водке было дело – это я хорошо чувствовал, – а в ситуации. Как будто бы появление Веньки, а вместе с ним и бутылки было каким-то символом, знаком, привычной какой-то командой, после которой и Нина, и Венька включились в действие, где роли каждого были четко запрограммированы. Я почувствовал, что и моя роль мне ясна: горечь, печаль, позиция бессильного наблюдателя…
Я выпил немного, совсем чуть-чуть, чтобы не обидеть Веньку, Нине же он налил почти полчашки, и она, морщась и охая, выпила до дна и уже смотрела на него во все глаза, выжидая, и Венька – точь-в-точь как тогда Серега на острове – начал безостановочную исповедь, только она была немного другой: он не расписывал свои подвиги, он, наоборот, жаловался на судьбу – на то, что потерпел в этом году крупную неудачу: провалился в институт, второй год подряд, а еще весной у него мать умерла, а еще он работает «на шабашке» на стройке, чтоб заработать, потому вот и не поступил в институт – «шабашка» время все отнимала.
– Стовариантная система там! – с рыданием в голосе говорил он. – Списать никак нельзя было, и шпоры не помогли! Диплом можешь мне сделать, ты, москвич, скажи, диплом можешь мне сделать, денег не пожалею! – обратился он ко мне в полном отчаянии, а когда я сказал, что не могу, он и на самом деле начал вытирать слезу рукавом, а Нина гладила его по плечу. Когда же он успокоился и начал опять рассказывать, как сдавал экзамен – «стовариантная система!» – и, рассказывая, частенько употреблял этакие, неприводимые здесь слова, Нина успокоилась тоже, но с пылким вниманием слушала его, а за каждое этакое слово щипала его за ногу или за плечо – точь-в-точь как тогда Серегу. Выяснилось еще, что после смерти матери он остался совсем один – отец давно бросил их, родственников поблизости никаких нет, и самое страшное для него – возвращаться по вечерам в свою комнату одному.
– Ну, так жениться надо, – сказал я, и в ответ на мои слова Венька опять зарыдал.
Наконец он, по-моему, надоел даже Нине, и мы решили пойти прогуляться. Венька отправился с нами, но в конце концов все же оставил нас вдвоем. Мы с Ниной шли по пустынным вечерним улицам, молчали. Обогнули Кремль, опять оказались на Нининой улице.
Кривая узкая улочка была совершенно пуста и ярко освещена – как декорация. И вдруг мы увидели две девичьих фигуры. Они, согнувшись, делали что-то непонятное, как будто бы искали что-то под фонарем. Подойдя, мы разглядели, что это Юля и Оля. Затаив дыхание и тихонько повизгивая, они поочередно пытались взять в руки крошечного лягушонка, который передвигался по тротуару коротенькими прыжками. Наконец Юле это удалось, она осторожно накрыла его ладошкой, взяла в руку и погладила, пальцем по головке. Потом отпустила.