Да, я выдержал до конца! Так и не разрядился! Так никогда еще не было у меня ни с одной из моих женщин.
Провожаю ее до двери дома, полный сил, абсолютно счастливый. И понимаю, что опять сделал открытие! Можно и так, оказывается, сохранив силы, думая прежде всего о ней – Женщине! – и в этом ловя самую высокую радость. Я иду к себе с чувством великой победы: могу! Научился! Я обуздал мощного боевого коня, он – в моей власти…
Утром после завтрака я нахожу ее на том же пляже, и сначала мы идем вдоль берега к «дикому» пляжу, к камням, с нами и Витя – встретили его на набережной и узнали, что у него с девушкой, как будто, не завязалось… Потом отбиваемся от него и идем вдвоем. Она немного стесняется – при свете дня ей неловко за столь быструю свою «уступку» вчера – небось, сказала подругам, и те (из зависти, разумеется) осудили ее, – но я мягко пытаюсь развеять ее сомнения: что ты, милая, это наоборот хорошо, зачем же нам дурацкое лицемерие? Я любуюсь ее походкой: она несет себя как безусловную ценность, это органично в ней, она не старается что-то специально продемонстрировать мне – само собой получается. Что грудь, что плечи, что талия, ноги – мне кажется, она сложена идеально! Каштановые волосы бронзово отсвечивают на солнце, а чайные глаза, когда она снимает темные очки, искрятся. Великолепная Таня, прекрасная.
Расстаемся ненадолго – она обещала обедать с подругами, – потом опять встречаемся и сразу идем ко мне, то есть туда, где мы с сестрой снимаем комнату в квартире. Сестра на пляже, я просил ее подольше не приходить, а хозяйка квартиры днем на работе. Таня раздевается совсем, до конца и ложится на кровать.
И вот тут, наконец, я вижу ее по-настоящему, всю. Впервые при свете дня.
Она и на самом деле прекрасна. Столь идеального тела я, пожалуй, еще не видел. Белые незагоревшие полоски кожи слегка портят картину, нарушая божественную гармонию, но все равно просто нельзя отвести глаза. У меня даже не возникает немедленного желания целовать, обнимать и, тем более, проникать в это чудесное тело. Оно – сама поэзия, живое чудо, «песнь песней». Я думаю, что именно такое предчувствовал я когда-то, в давние, давние годы! – когда лежал на жалкой своей кровати рядом с той, которая стала потом моей второй женщиной, но с таким опозданием и со столь неприятным финалом. Теперь – вернулось, и – состоялось!… Не ошибся я в своей вере! Заслужил, заработал… Я смотрю на Таню чуть ли не со слезами – в горле ком, и уже пощипывает глаза. Волнистые, обтекаемые, плавные линии, немыслимая грация и божественное сияние. Вот же откуда «Нимфа» Ставассера, «Купальщица» Камиля Коро, картины Ренуара, Энгра и скульптуры Кановы! – думаю я. Вот откуда Роден. Все – верно! Они не обманывали, ничего не выдумывали. Так оно на самом деле и есть.
Таня лежит уютно, удобно, самодостаточно. Она спокойно смотрит на меня, хотя и догадывается, думаю, что чувствую я. А я прямо-таки ошеломлен этой волшебной магией красоты.
– Ты что? – спрашивает с легкой улыбкой, вскинув свои бездонные, чайные, абсолютно спокойные очи.
– Ты… великолепно смотришься, – отвечаю, первое, что приходит в голову.
– Да? – с улыбкой переспрашивает она. – Спасибо. Мне приятно, что ты так говоришь…
Но чувствую: она не представляет себе степень моего восхищения и характер его. Любоваться обнаженной женщиной вот так, эстетически, не набрасываясь на нее тотчас, не принято.