Поспешно все мы уселись опять в ярко-красные «Жигули» Олеко и поехали назад в струях дождя, а Додо и Лали и сестричка Додо Майко ежились на заднем сиденье, и о чем-то Додо без конца говорила с Аликом по-грузински, а голос ее был отрывистый, резкий, он совсем не нравился мне. И явственно ощущалось, что та душа, которая вчера так нежно соприкоснулась с моей, далеко, далеко…
Я посмотрел на Алика и увидел его гордый орлиный профиль и подумал почему-то в который раз, что жить в этом многообразном мире, несмотря ни на что, прекрасно. Только вот солнца, солнца хотелось бы, солнца! А его нет… А нам сейчас оно так нужно! Боже, Боже, сделай же что-нибудь!
На обратном пути Алик завез всех нас в ресторан – пришло время обеда, – и мы чудной нашей компанией заняли отдельный кабинет, а когда еще только входили, то на пороге встретился знакомый Алика, моложавый, очень красивый грузин лет пятидесяти с гаком.
В светлом костюме, импозантный, с длинными пушистыми седыми баками, он сказал в первую же минуту нашего знакомства:
– Старость – это плохо. Это очень плохо – старость.
И в светло-карих глазах его, которые все еще упорно раздвигали сети морщин, светилась искренняя и, как ни странно, детская печаль.
– Ничего в ней хорошего нет, в старости проклятой, – повторил он на прощанье и подал нам с Аликом руку и с завистью смотрел на нас и особенно вслед скрывшимся уже в ресторане девушкам нашим.
Алик заказал три бутылки сухого вина, но девушки пить не хотели, Додо даже поморщилась с отвращением. Потом все-таки выпила полстакана. Упросил зачем-то Алик и Лали. С трудом, с опаской Лали отпила из стакана, и почти тотчас же произошла удивительная и прекрасная метаморфоза. Застенчивое, грустное, стертое какое-то лицо Лали вдруг вспыхнуло и зацвело, а черные глаза лукаво и ласково засверкали.
– Первый раз в жизни пила, – с трудом подыскивая русские слова и преодолевая грузинский акцент, сказала она мне.
А во мне чувство неловкости за это «совращение» боролось с другим чувством, более сильным – благодарности. Отнеслись ко мне, столичному корреспонденту, по-человечески, и не в первый раз я отметил это, не в первой командировке своей в одну из союзных наших Республик. Везде – люди, главное будь человеком ты, и все будет в порядке… Но вот Додо, Додо… Как понравилась мне вчера очаровательная эта девочка с почти русской внешностью, как вспыхнуло солнышко, но что же теперь… А ведь послезавтра в полдень я уезжаю.
Наконец, мы закончили трапезу (одна полная бутылка осталась) и опять сели в машину, а я по-прежнему с удовольствием наблюдал за Лали. В ресторане она еще пыталась справиться с непривычным и в машине сначала тоже, а потом вдруг широко, весело улыбнулась и сказала:
– Теперь мне хорошо.
А Алик-Олеко мчал свои красные «Жигули» по шоссе, едва дотрагиваясь до руля, а когда запели грузинскую песню – первой запела по-грузински Додо, хотя и сохраняя на лице прежнее, скучно-строгое выражение, – Алик от души подпевал и в такт песне постукивал по рулевому пластмассовому кругу мчащейся на полном ходу машины. И видел я в нем не какого-то деятеля по снабжению, кем был он в районной административной системе, а – бесстрашного лихого джигита. И хотелось сумасшедшую и опасную скорость машины сравнить с головокружительным, ветру подобным и тоже опасным скачем коня. И все-таки грустным, грустным было это сравнение…
Покатались мы так немного под непреходящим дождем и вернулись в холодный домик, вечером опять поиграли в карты, а потом телевизор смотрели…
Увы, ничего подобного вчерашнему так и не состоялось.
На другой день мы с Аликом ездили еще к одной удивительной женщине – Герою Социалистического труда, знатному чаеводу. Она, как практически все известные мне знатные труженики, оказалась живым, внимательным человеком и ничто человеческое не было ей чуждо, только вот времени на это всегда не хватало.
– Что-то грузинский чай неважным стал, индийский все ищут, – сказал я. – Солнца, что ли, мало в Грузии?
– Да нет, солнца хватает. Вот только слишком торопимся, – ответила знатный чаевод и улыбнулась.
– Что значит «торопимся»? – спросил я все-таки.
– Да ведь план у нас. Не о чае думаем порой, а о плане…
Вечером все же пришла после школьных уроков Додо, приехал проводить меня Алик и Нодар Николаевич, но опять не склеивалось у нас, и Додо была чужой и скучной. Ныло у меня сердце, мучительно искал я какую-то счастливую минуту, чтобы… Не складывалось. А потом пришлось внезапно ехать на прием к первому секретарю райкома, потому что – как сказал приехавший от него человек – завтра утром он не сможет меня принять, а мне повидаться на прощанье с начальством необходимо.