О, если бы дело касалось только длины штанов или поездок взрослого человека на велосипеде! «Разум добр и снисходителен, невежество зло и агрессивно» – это, если не ошибаюсь, Омар Хайям. А ведь зло – это всегда следствие какой-то неполноценности. Хочешь понять злого человека – ищи, какую обиду он испытал от людей ,либо от природы. Точнее – только от природы, ибо человек, щедро наделенный природой, никогда не может быть обижен людьми настолько, чтобы стать злым. Злой человек по-настоящему несчастен… Заслуживает ли он сочувствия, жалости? Да, пожалуй. Но ни в коем случае мы не вправе уступать его злу.
Вокруг деревни, которую я проезжал, были, кажется, такие же перелески, поля, такое же над ней было небо, а вот неприятная какая-то атмосфера здесь. Почему?
Вскоре хорошо укатанная грунтовая дорога пошла вдоль узкоколейки, но опять она была странно пуста. Может быть, по случаю воскресенья? В одном месте велись какие-то работы: стоял бульдозер, валялись каменные столбы, трубы, высились кучи земли. Но и здесь не было ни души.
Только один раз, опрометью, обогнав меня и чуть не задев, пронесся мотоцикл с двумя седоками. Грустное было место. Мне даже останавливаться и отдыхать не хотелось.
Эх, жаль, что не было у меня бутылочки и не с кем было выпить, чтобы отпраздновать приезд в Ферзиково и выезд на шоссе Таруса – Калуга. Ах, какое же это было шоссе: гладкое, чистое, недавно залитое, с аккуратными километровыми столбиками и дорожными знаками! Кажется, и педали-то крутить не надо – велосипед сам несся, дорвавшись наконец до настоящей дороги. Теперь и в гору можно было ехать и с горы лететь, не слезая и не боясь за багажник, теперь я чувствовал себя, как самолет, вырвавшийся наконец из сплошной, непроглядной облачности. И небо-то совсем прояснилось, стало безветренно и жарко, и час не поздний…
Стрекотали кузнечики. Очень редко по шоссе проносились автомашины. Велосипед стоял, прислоненный к стволу березы, а я лежал в тени на мягкой мураве, положив голову на руки, вдыхая целительный, напоенный ароматами листьев и трав воздух, причастившись вновь к великой земной сущности, чувствующий себя опять «ко двору».
Знакомство
В пять часов вечера из гостиницы города Калуги направился я на свиданье с Окой.
Старый калужский горпарк. Люди – такие же на первый взгляд, как в Москве, где-нибудь в Центральном парке культуры и отдыха, так же одетые, без алексинских старушек и дедов, нарядные в честь воскресенья. Высокие, аристократически красивые старые деревья, напоминающие об ушедшем. Когда-то, наверное, по этой набережной степенно расхаживали высокомерные барыни в длинных платьях с оборками, молодые повесы с моноклями на шнурках и со стеками. А где-то неподалеку, в деревянном стареньком домике, жил чудаковатый учитель, не от мира сего, – он бредил ракетами, космосом и тому подобными «эмпиреями», а барыни, помещики и повесы о нем и слыхом не слыхивали и не собирались слышать. Те же, кто жил рядом с ним, его конечно же презирали, считали человеком «в высшей степени странным» и, разумеется, не одобряли его образа жизни и мыслей… А теперь ушедший давным-давно в мир иной Константин Эдуардович – один из великих ученых прошлого, «основоположник современной космонавтики», как написано о нем в «Энциклопедическом словаре».
Внизу за перилами – Ока. Песчаный пляж с тентами, довольно много купальщиков – тоненькие и беззащитные сверху человеческие фигурки. Река не такая, как в Алексине, и уж тем более не как в Тарусе. Уже, прямее… И ничего в ней общего, кажется, с прошлым моим.
Вечерело, солнце потихоньку садилось. Я был странник, взгрустнувший вдруг. О покинутом доме? Еще о чем-то? Непонятное отрезвление настигло в конце третьего дня путешествия. Странная какая-то грусть и тоска. Да, был первый день, был второй – ослепление, восторг открывателя, безоглядность. Но вот странно враждебные какие-то деревни, не слишком теплый прием в гостинице города Калуги, невозможность поставить велосипед, отчего пришлось ехать с ним в камеру хранения на вокзале и упрашивать там. Привычное многолюдье, одиночество в нем, суета…
Ну почему, почему мы так нетерпимы друг к другу? – думал я, стоя у перил и с печалью глядя на такие маленькие, такие беззащитные сверху фигурки. Почему так плохо учимся у великой и мудрой матери нашей, природы? Дерево не иссушает себя ненавистью к соперникам, оно просто растет, не стараясь намеренно заглушить других, заботясь лишь о полнокровности своих корней и листьев. Да, в природе гибнет слабый и побеждает сильнейший по великому закону эволюции, то есть совершенствования, но в природе нет зла как такового, зла ради зла, ненависти к сопернику, зависти, обиды. Здесь здоровое соперничество, соревнование, и в конечном счете хватает места под солнцем всем – природа Земли, несмотря на свое разнообразие, точнее, пожалуй, благодаря ему, величественна, прекрасна, вечна. И только мы, люди, вносим в нее дисгармонию, хаос, ничем не оправданную гибель. Почему бы, кажется, нам не учиться у нее именно терпимости, уважению к каждому живому существу и друг к другу? Ведь у нас не только инстинкты, у нас еще и разум – королевский подарок матери нашей, могучий, почти всесильный. Ведь мы так беззащитны перед стихией… Зачем бы, казалось, еще и ненависть по отношению друг к другу? Да, мой «корабль» рано или поздно вернет меня обратно. Как будет там? Опять штурм журналов и издательств, споры с редакторами… Почему фактически каждый из них обязательно пытается в чем-то меня уличить, подправить – не помочь мне выразить свое, а сделать так, как считает нужным каждый из них? Они, что, лучше меня знают, что я хотел сказать? «Но ведь автор-то я!» – пытаюсь напомнить каждый раз. «А я ваш редактор!» – уверенно возражают мне с интонацией, похожей на интонацию моего соседа. И что тут делать – ведь от него зависит, опубликуют мое творение или не опубликуют…