— В чем дело?
— Тише! Я говорю, у вас врубелевские глаза.
— Вы кинооператор?
— А откуда вы знаете?
— Сначала я по талону буду участвовать в массовке, могут и вырезать, но это не печаль, потом вы дадите мне феерическую роль в картине «Плоды любви». Мэрилин Монро!
— Видел вас в гробу! — сказал и испарился.
На днях, на платформе метро, чувствую, кто-то смотрит на меня. Он! Со своим грандиозным портфелем. Прелесть!
Пробился ко мне. Вижу — не узнал.
— У вас роденовская голова! Венера с мыслью.
— Вы хотите, чтобы я нашла время и приехала в вашу мастерскую?
— А откуда вы угадали?
— Вы лепите фигуру «Лаун-теннис», да? У вас никак не кристаллизуется бюст. Вам нужна сильная, мужественная натура, скульптурные икры.
Теперь он узнал, приподнял каскетку:
— Видел вас в гробу в белых тапочках!
Киевский рассказ
Ведь вот никак не могу к этому привыкнуть. Вот только была Москва, холодный дождь на Внуковском аэродроме, еще, кажется, сверкают водяные струи, а самолет уже пошел на снижение. Вот он коснулся бетонной полосы, замелькали сигнальные вешки, и вокруг мягкая киевская травяная земля. И вот уже встречающие южные киевские барышни в светлых летних платьях с мокрой охапкой гладиолусов и пионов. Далекое мое детство. Я бы узнал тебя и через тысячу лет.
К новой высотной гостинице вела крутая лестница, как на Голгофу.
Ужасно в городе, где ты некогда жил и у тебя на каждой улице были товарищи, родственники, искать место в гостинице.
Я вошел в новый отель и не увидел у барьера обычных, темных, чернопальтовых командировочных, в бездонной толпе, чихающей, кашляющей, вздыхающей на ходу.
За новеньким, аккуратно отполированным и отлакированным барьером сидела сухая, старая барышня, знакомая разновидность дежурных администраторов. Она спокойно перелистывала огромные листы со странными таинственными значками, какая-то молодая женщина робко спрашивала:
— Когда можно надеяться с ребенком? Полторы суток жду.
— Нет номеров, — отрешенно сказала дежурная, не подымая глаз, — нет, нет и не будет. Так мы с вами и до будущего года не договоримся. Одна броня уезжает, другая броня приезжает. Неужели это непонятно?
— Разрешите, — громко сказал я.
Она подняла свои выцветшие, все видящие глаза, безразличные, безнаказанные глаза дежурного администратора.
Я смело протянул ей уже заранее услужливо раскрытую служебную карточку. Она и не пошевелилась, чтобы ее взять.
— Нет номеров.
— А вы взгляните, — говорил я ей, держа книжечку в протянутой руке.
Она усмехнулась.
— Чем вы хотите меня удивить?
В ее выцветших глазах сверкнул всесильный блеск, такой блеск появляется у Бога, сотворившего мир, и еще иногда у директоров универмагов, получивших партию дубленок.
Она в упор взглянула на меня этими интересными глазами и сказала:
— А вы знаете, кто ждет номер?
— Иисус Христос, — сказал я.
— Гражданин, если вы из Москвы, то думаете, что уже можете хулиганить.
— А разве я хулиганю?
Еще только проходя через мраморный дворцовый вестибюль отеля, я заметил несколько знакомых, присутствующих во всех гостиницах фигур в огромных плоских кепках «полигон», которые неприкаянно и все-таки как-то уверенно, монотонно- маятниково разгуливали среди колонн и пальм, как бы исполняя какой-то ритуальный танец. Когда я подошел к барьеру, они вдруг все сразу, как куклы, замерли и, повернув головы, прислушались к разговору. Но как только я отошел, они снова начали циркуляцию по вестибюлю вокруг мраморных колонн, создавая какой-то сквозняк, какую-то аэродинамическую тягу, и огромные южные кепки «полигон» мелькали то здесь, то там, завораживая и интригуя служащих гостиницы, швейцаров в серебряном галуне, старуху лифтершу, коридорных в кружевных наколках и белых передниках, посыльного мальчика, дежурного электрика в резиновых сапогах и даже сидящего за перегородкой бухгалтера, которые рано или поздно втягивались в этот сквозняк, в эту искусственно созданную струю и, соприкоснувшись с одной из этих плоских кепок, куда-то бегали, о чем-то шептались, молча на пальцах показывали какие-то знаки.
— Не стойте у меня над душой, — сказала наконец дежурная. — Погуляйте по Крещатику, потом приходите, посмотрим.
В городе все цветет одновременно — каштаны, сирень, черемуха.
Она пустила дым колечком.
— Ну-у, теперь у меня отросли зубы, я буду царапаться, я, Лялечка, имею свое соображение ума.
К полуночи, когда я снова пришел в гостиницу, вестибюль был пуст, громадные кепки-«полигоны» исчезли, будто приснились, сверкал паркет и беспорочно чистыми были зеленые дорожки. В банкетном зале ресторана оркестр играл «Ойру» и кричали «горько-горько». Там была айсорская свадьба.