— Закройте глаза!
Автор картины «Розы и синие персики» закрыл глаза.
И все пошло абстрактными кругами, и из этих кругов вдруг, будто с того света, дошло:
— Скажите: «Мне хорошо!»
— Мне хорошо, — бездумно повторил Миллионщиков, чувствуя, как бешено бьется сердце.
Он ожидал, что сейчас его коснутся магнетические токи и он потеряет свою волю и растворится.
— Мне очень хорошо! — приказал голос.
«Еще очень», — ворчливо подумал Миллионщиков, но все-таки покорно, громко и глупо повторил:
— Мне очень хорошо!
— Я спокоен! — утверждал голос из темноты.
«Да, черта с два», — подумал Миллионщиков, чувствуя, как пульс бьется в висках, в затылке, в кончиках пальцев, и попкой повторил:
— Я спокоен!
— У меня нет никаких забот! — сказал ликующий голос.
— У меня нет никаких забот, — тупо повторил Миллионщиков и тут же вспомнил, что художник Краснов назвал его за новую картину «Фиолетовые кони» подонком декаданса, что шубу жены побила моль и у нее «мозговые явления»...
Из этих горестных раздумий, из списка благодеяний жизни его вывел приказ:
— Откройте глаза!
Миллионщиков с усилием разлепил веки и взглянул на гипнотизера. Проклятый, он снова жевал, пот струился с его лица.
— Вы большой талант, — сказал гипнотизер, — вы написали «Розы и синие персики». Я за вас спокоен.
Он поставил против его фамилии «птичку».
— Десять сеансов — и вы будете новенький.
«Да, увидишь меня еще!» — устало подумал Миллионщиков и, предчувствуя страшную боль, пошел в салон покорно отбирать свою новую картину «Фиолетовые кони».
Но картину не вернули, ее приняли на «ура». Что случилось? Было какое-то новое вышестоящее указание, что кони могут быть и фиолетовые, или он действительно написал гениальное произведение, Миллионщиков не знал.
В эту ночь он спал.
Инара
В приморском парке, у теннисных кортов, в маленьком белом домике, похожем на киоск мороженого, жила латышская девочка Инара с зелеными, как балтийская волна, глазами на фарфоровом личике.
Отец ее служил сторожем кортов. И тут, в парке, у нее не было ни подруг, ни товарищей, и росла она одна.
Была у нее маленькая желтая лопатка и синее жестяное ведерко, и с утра до вечера она копалась в песочке среди красного вереска, а вокруг тихо летали мотыльки с цветка на цветок.
Однажды на корт пришел со своим отцом красивый смуглый кучерявый мальчик в замшевой курточке на «молниях» и в шерстяных гольфах с пушистыми помпончиками, — стройный, гибкий и гордый.
Он был из другой породы, он был с полуденного юга. И Инара долго испуганно и восхищенно молча глядела на это кучерявое чудо.
Она подошла к нему и, не в силах сдерживать себя, тронула белый пушистый шарик на его гольфах.
— Старуха, — сказал мальчик, — не прилипай!
Он стоял, притаившись у куста жасмина, медленно, осторожно протягивая к чему-то руку, и вдруг быстро, ловко, беспощадно схватил за слюдяные крылышки стрекозу.
— Слабо! — сказал он.
Стрекоза с черной бронированной головой, длинная и острая, как торпедный катер, гудела и старалась вырваться, но кучерявый цепко держал ее тонкими, жесткими мальчишескими пальцами.
Теперь он побежал за голубым мотыльком, поймал его и предложил стрекозе:
— Жевать хочешь?
И стрекоза как бы кивнула.
Мотылек, увиливая и отворачивая голову, захлопотал своими слабыми, своими прозрачными, лазурными крылышками ангела.
— Не надо, мальчик, ой, не надо! — зашептала Инара.
— Отколись! — прикрикнул на нее кучерявый, вплотную придвинул мотылька к стрекозе, и та хищно, быстро схватила его крепкими, железными челюстями.
— Она ее лопает, она ее лопает! — завопил кучерявый и засмеялся.
Мотылек перестал бороться и затих.
— Хана! — сказал кучерявый.
Инара долго-долго глядела на мальчика и вдруг заплакала.
— Дура, клякса! Ни бельмеса не понимаешь!
А Инара плакала и плакала, маленькое непонятливое вещее сердце ее разрывалось от жалости к себе.
Московские негры
Проходят каленные морозом иссиня-пепельные московские негры. И глядя на них, каждый раз я удивляюсь — как похожи они выражением лиц на местечковых подростков, которых я некогда знал там, далеко и давно. Просто каждого из них я уже давно когда-то видел, и звали их Лева, Яша, Зюня, и я помню даже, в каком переулке они жили.
Что, может, и они приехали из таких же маленьких, захудалых, заброшенных поселений? Или просто люди всей земли, всех рас и цветов кожи, в сущности, очень и очень похожи друг на друга?