Управлявший джазом знаменитый ударник выступал соло, работая одновременно всеми конечностями. При этом он держал во рту свистульку, которая издавала зудящий низкий звук. Когда он приступал к обработке многочисленных барабанов и тарелок, в зале гас свет, и луч прожектора освещал музыканта радужным сиянием. Танцующие топали, смеялись, изредка свистели. Им было весело. Они не утихомиривались и после включения света. Пахло потом и конюшней.
Второв с Кроуфордом побывали в ресторане. Джон пил довольно вяло, Второв совсем не пил.
Кукольная красавица сидела возле молодого человека на ступеньке лестницы. Он поднял голову и смотрел на девушку мертвыми глазами…
Ресторан наполнялся все больше, по мере того как стрелка часов забирала вправо от полуночи. Мелькали раскрасневшиеся лица совсем юных девиц, одежда и украшения которых сдержанно намекали на крупное состояние родителей. Стояла трескучая, бестолковая, бессмысленная болтовня, олицетворяющая праздничную атмосферу. Какие-то жизнерадостные, но довольно растрепанные молодые люди метались между столиками, хлопая всех по плечу, смеясь и загораясь с одного слова.
Кроуфорд молчал и курил. Он был в дымовой завесе, как в тумане. Он восседал на облаке из дыма точно так же, как бог Саваоф восседает на кучевом дождевом облаке.
— А что вы, собственно, мистер Кроуфорд, из себя изображаете? по-русски спросил Второв.
Кроуфорд не ответил. В ресторан ворвался рыжий парень и стал заигрывать с кассиршей. Вокруг него вспыхнула возня. Он дразнил официантов, показывал язык и, хохоча, бегал меж столов. Красотка куколка ушла из ресторана в окружении невесть откуда набежавших кавалеров. Юноша на лестнице смотрел ей вслед, по его измятому лицу текли мутные слезы. До Второва доносился голос Кроуфорда:
— Где же выход, о господи! В чем наш выход, о боже!
— Замолчите! — крикнул Второв. — Вы, мистер Кроуфорд, рассуждаете не как ученый, а как обыватель с больной печенкой!
Второв умолк. Кроуфорд раскачивался на стуле, точно маятник с неправильной периодичностью.
— Где же выход, о боже! Где же выход, о господи!
— Ну чего вы расклеились? Это действительно все… не очень. Но и причины для отчаяния я не вижу.
— У вас не пьют сухой джин и виски?
— Нет, не пьют. У нас пьют водку.
— У вас мужчина не обманывает женщину и наоборот?
Второв молчал, подперев голову кулаком.
— Мне всегда грустно, когда плохо веселятся другие. Скажите, коллега, у вас не лгут, не подличают, не презирают, не сплетничают, не завидуют, не травят, не крадут, не развратничают, не подслушивают, не фантазируют, не сходят с ума, у вас не… не… нет?..
Второв хлопнул по столу ладонью и тихо сказал:
— Перестаньте молоть чушь! Нам завтра работать…
Он тяжело поднялся и вышел на улицу подышать. Кроуфорд остался за столиком.
Зал ресторана чудовищно преобразился. У присутствующих выросли огромные носы, все ходили, цепляясь носами друг за друга. При столкновении носы высекали голубые и оранжевые искры.
— Однако здорово вас разобрало, — неодобрительно сказал возвратившийся Второв.
— Любое начало можно рассматривать как начало некоторого конца, глубокомысленно изрек, низвергаясь с дымных высот, Кроуфорд.
Второву вдруг стало смешно.
— А как же ваша семья, мистер Кроуфорд? Потребуется определенное алиби, а? Жены на такие шалости смотрят косо, насколько мне известно.
— О-о-о! — неопределенно отозвался Кроуфорд.
Уже совсем рассвело, и разноцветные сверкающие машины мчались по чистым улицам, и люди шли, будто ничего не произошло, не происходило и не будет происходить, и все торопились так же, как и вчера, так же, как будут торопиться завтра и послезавтра, и тогда Второв впервые подумал…
Прямо перед ними стояла санитарная автомашина, в которую задвигали носилки с телом, покрытым простыней. Голова с открытым ртом вынырнула из-под простыни, словно хотела сообщить миру еще кое-что, очень ценное, единственное, нужное, известное только ей. Это была голова того бывшего красавчика, от которого ушла куколка в сопровождении поклонников…
— Несчастный случай?
— Просто напился. Алкогольная интоксикация, — сухо ответил врач.
И тогда Второв подумал, что он за эти сутки вплотную познакомился с бытием людей, которые умеют и совершенно не умеют веселиться. Был день Благодарения, и каждый встречал праздник, как умел.