Святослав Логинов
Ярмонка
Крик резкий, пронзительный, разом пробил утренний сон, продрал слипшиеся глаза.
— Кому калачи, прямиком из печи!
Ириней с хрустом потянулся, просыпаясь. С третьей попытки встал на нетвёрдые ноги.
— Кому калачи!.. — неслось над головой. Иринею очень хотелось калача, но кто ж даст?
Оглядел место под забором, где улежался за ночь. Нет, возвращаться на прежнее место нет ни желания, ни возможности. Пора идти, добывать калача.
Ночь выдалась спокойной и тёплой, на какой бок с вечера упал, на том и проснулся. И никак дожил до воскресного дня! Это хорошо, это по-нашему.
Ириней поднялся, оправил халат и медленно отправился туда, откуда доносился шум просыпающейся ярмонки. Халат он спёр у старьевщика, и поначалу это была вполне пристойная вещь. Но после нескольких ночёвок в грязи на голой земле он превратился в тряпку, которой и названия не было. Однако Ириней продолжал носить на плечах рванину, всё-таки это лучше, чем бродить безо всего.
Вот и торговые ряды. Каждый выхваляет свой товар или отчаянно торгуется, стараясь купить подешевле. Одному Иринею нечего ни купить, ни продать. Зато на него и внимания почти не обращают.
— Вот для народу сладкого мёду!
Проходя мимо. Ириней нарочно отвернулся, а сам макнул в кадушку грязные пальцы и, не остановившись, проследовал дальше, слизывая с ногтей украденную сласть.
Всё это хорошо и даже просто замечательно, однако хотелось бы напитать желудок плотнее, да и деньжонками разжиться не мешало бы.
Копейки на ярмонке люди держат крепко, а насчёт жратвы можно и покумекать. Открытая харчевня попала на глаза очень вовремя. Утро ещё не закончилось, и народу было немного. Ириней зашёл и уселся не за свободный стол, а туда, где сидел здоровенный дядечка, явно купеческого звания. Стол перед ним ломился от заранее поданных блюд и мисок. Купчина был поглощён похлёбкой с телячьими языками и не сразу заметил, что одну посудину у него увели из-под самого носа.
Ириней, не задумываясь, что ему удалось умыкнуть, споро работал ложкой, стремясь проглотить побольше, прежде чем его схватят за руку.
Всё съесть не удалось.
— Это что за шутки?! — взревел купец, обнаружив пропажу.
Мгновенно за спиной у Иринея возникли половой и вышибала, Иринея подхватили под микитки и вышвырнули на улицу.
То, что не дали доесть схваченное, а слова не сказав, выкинули вон, это дело привычное. К тому, что бросили на мостовую, рёбра о булыжник разбили, едва не сломав, это больно, но терпимо: не первый раз попало. Но зачем в лужу бросать, да ещё навозную? Эх, люди, ни капли в вас доброты нет. Звери вы хищные. Купец за Иринеем рагу доедать не станет, свиньям выкинут, а для человека им жалко…
Ириней завозился в луже и вдруг закричал: «Кыш! Кыш!» — замахал руками, пытаясь отогнать от физиономии пчелу, привлечённую запахом украденного мёда. Мёд вкупе с навозом, этого достаточно, чтобы пчелу разгневать. А уж отгонять её, размахивая руками, и вовсе бесполезно. Так пчелу только пуще раззадоришь. Свирепое насекомое вонзило жало в губу, там, где её не прикрывали жидкие усы. Губа разбухла на глазах, перекосив морду и превратив её в харю удивительной красоты.
Замазывать больное место жидким говном Ириней не решился. Поднялся и, постанывая, побрёл прочь от места, где так неудачно пообедал.
По пути объявилась бревенчатая церквушка, служба в которой проводилась только в ярмарочные дни. Все места на паперти были заняты немощными старушками. Ириней пристроился сбоку и затянул:
— Подайте, милостивцы Христа ради!
Козлиный его глас нарушил всякое благолепие, а разбухшая морда и смердючая вонь усилили действие. Через минуту кроме нищих на паперти не осталось никого.
— Пошёл вон, охальник! — зашипели старухи. — Вонять здесь будет, в святом месте!
У каждой второй бабки был при себе костыль, и все они обрушились на и без того избитые Иринеевы бока.
Оставалось бежать, так и не разжившись ни единой копеечкой.
Ярмонка шумела во всю мочь. Не оставалось уже ни одного свободного прилавка. Мясные ряды поражали разнообразием окороков, шеи, грудинки, языков, свиных и телячьих голов. Кучами громоздился рубец, темнела печень, кровавился прочий ливер. Всё, казалось бы, лежит свободно, протяни руку и бери, но Ириней знал, что у продавцов существует система перекрёстного контроля. Только попробуй схватить мясо не заплативши, мигом сам будешь схвачен.
В рыбных рядах существовала своя система контроля, но и там никто не сумел бы стащить с прилавка треску или леща. К тому же, сожрать сырьём седло ягнёнка или звено сомовины может далеко не каждый, а варить украденное Иринею было негде и не на чем.