Фашизм разбит, подчеркивает Галан, но он получил «возможность регенерации».
«А эту возможность он будет иметь до тех пор, пока… в Мюнхене и Гамбурге убийцы из банд Гиммлера будут жить на правах почетных воспитанников, а на улицах Баден-Бадена будут спесиво ходить типы с петеновскими орденами предательства.
Это предательство — непрерывное, вездесущее — сегодня загородилось от гнева многострадальных народов тысячами разноцветных шлагбаумов». «Сломать шлагбаумы!» — призывает писатель, привлечь к суду народов гитлеровских убийц и их покровителей.
Борис Полевой в своих дневниках о Нюрнбергском процессе рассказывает о примечательной и важной беседе с Галаном:
«Мы часто бродим с ним… по парку Фабера, обсуждая виденное, слышанное, и я всегда поражаюсь его дальновидности. Признаюсь, сначала фултоновское выступление Черчилля я воспринял как досадное, но не слишком важное событие: просто старый честолюбец, оказавшийся вне премьерского кресла, соскучившись по газетной шумихе, всегда бурлившей вокруг него, и решив напомнить о себе, выступил с речью, обильно сдобренной антисоветчиной.
— Вы ошибаетесь, — возразил Галан, когда я поделился с ним своими мыслями, — Черчилль отнюдь не экстравагантный старик, падкий на рекламу. После смерти Рузвельта — это виднейший лидер западного мира. Он все точно и заранее рассчитал — и университетскую трибуну в Америке, и время, когда напуганный своими неудачами в Восточной Европе Запад ищет себе лидера и сигналов к действию. Это выступление получило широкий резонанс. Протрубила труба магистра ордена империалистических крестоносцев. И все отряды черных рыцарей, явные и тайные, пришли в движение.
И он оказался прав, Ярослав Галан. Это мы увидели уже в Трибунале по поведению подсудимых. Познакомившись благодаря своим адвокатам с речью сэра Уинстона, они сразу воспрянули духом. То, на что надеялся в последние дни войны, сидя в своем бункере, Гитлер, то, о чем он мечтал перед тем, как пустить себе пулю в лоб, кажется теперь свершившимся: Черчилль скликает силы для похода на Советы, недавние союзники готовы передраться между собой. А когда собаки грызутся, кошка может спокойно влезть на забор и занять там безопасную позицию.
— Ну, а на процессе это не может отразиться? Как вы полагаете, будет он доведен до конца?
— Как вам сказать, — задумчиво ответил Галан, склонив большую лобастую голову. — Пока, как видите, еще не отразилось, а в дальнейшем… Кто знает? Вы заметили, как переменила тактику защита? Раньше она старалась скомпрометировать свидетелей обвинения, как это было с Паулюсом, опровергнуть показания, документы, а теперь старается тянуть, только тянуть, любыми средствами тянуть возможно дольше. Вот Штаммер, например, одолел суд просьбами продлить каникулы до трех недель. А этот вызов десятков свидетелей, живущих в разных странах, на котором настаивает адвокат Риббентропа!»
Уловки адвокатов не спасли подсудимых от заслуженного возмездия, но Галан остро почувствовал начало того, что вскоре все человечество назовет «холодной войной».
В 1946–1947 годах писатель работает над пьесой «Под золотым орлом». В одном из его писем говорится: «В 1946 году я решил вернуться к самому любимому мной роду творчества — к драматургии. Основанием для моей пьесы послужили материалы, собранные мной во время моего пребывания в Нюрнберге». Тема пьесы — судьба наших «перемещенцев» в западных зонах оккупации Германии. В дневниковой записи от 10 января 1948 года есть следующие слова о драме «Под золотым орлом»: «Это мой родной ребенок, часть моего „я“».
В драме «Под золотым орлом» скрещиваются две фабульные линии: борьба советских людей за возвращение на Родину протекает параллельно с борьбой, которую ведет честная американская журналистка Норма против реакционной военщины и милитаристски настроенных кругов США. Двуплановость сюжетно-композиционного построения пьесы обусловлена природой конфликтов, лежащих в ее основе. Наряду с главным, определяющим движение пьесы конфликтом между советскими гражданами и националистами и фашистами в драме существует конфликт, в основе которого лежат противоречия между представителями капиталистического лагеря.