Нельзя сказать, чтобы Изяслав разделял политические пристрастия своего отца. В качестве киевского князя он будет проводить политику, отличную от политики Ярослава, — и мы уже отчасти говорили об этом, когда касались судьбы и сподвижника Ярослава митрополита Илариона. То же увидим мы и в Новгороде. Так, например, сразу же после смерти Ярослава Изяслав прекратит выплату новгородской дани варягам, установленной «для мира» еще легендарным Олегом и исправно выплачиваемой и Ярославом, и его сыном Владимиром. Дань эта была, по-видимому, не слишком популярна в Новгороде, однако Ярослав, до конца своей жизни благоволивший варягам, неукоснительно соблюдал ее, как соблюдал и все другие обязательства, связывавшие его со скандинавским миром, несмотря на то что роль варягов в политической жизни Руси к концу его княжения постепенно сошла на нет. (Неудачная для русских война с Византией в 1043 году стала последним событием русской истории, в котором варяги приняли участие в качестве самостоятельной политической силы.) В поспешности, с которой Изяслав отменил отцовское установление, наверное, можно увидеть его желание угодить новгородцам, но вместе с тем еще и его желание отстраниться от политического наследия отца. Об отношении нового киевского князя к соратникам и сподвижникам Ярослава свидетельствует, между прочим, и незавидная участь новгородского епископа Луки Жидяты, осужденного митрополитом Ефремом по лживому навету едва ли не с одобрения Изяслава. И Лука окажется не единственным из видных представителей предыдущей эпохи, кто пострадает в начале киевского княжения Ярославова сына.
Как относился к Изяславу сам Ярослав и как вообще складывались его отношения с сыновьями, помимо Всеволода, которого «Повесть временных лет» называет любимцем отца, мы не знаем. Однако Ярослав должен был отчетливо сознавать: распределяя те или иные области среди своих сыновей, ему надлежало руководствоваться не отцовскими чувствами, а исключительно целесообразностью и справедливостью, как они понимались в то время, ибо только это могло уберечь страну от братоубийственной бойни, подобной той, что началась после смерти его собственного отца Владимира. Потому-то Ярослав без колебаний передавал Новгород Изяславу, лишая тем самым отцовского удела своего старшего внука Ростислава.
Обед князя Изяслава I. Радзивиловская летопись. XV в.
Все острее ощущая свое одиночество, князь по-особому, наверное, вглядывался в изображение собственной семьи под сводами Киевской Софии. На ктиторской фреске собора он подносил выстроенный им храм Христу, а вместе с ним, по обе стороны от Христа, выстроились члены его семьи, большинства из которых уже не было рядом. И только здесь мог он видеть теперь княгиню Ирину, дочерей, в том числе покинувших Русь Елизавету, Анастасию и Анну, а также всех своих сыновей, шествие которых к Христу возглавлял со свечою в руке ушедший из жизни Владимир5. На этой фреске, судя по копии, снятой с нее еще в XVII веке и дошедшей до нас также лишь в копии, сам Ярослав и его супруга были изображены в роскошных византийских одеяниях, очень напоминавших императорские: на плечи Ярослава была наброшена мантия, скрепленная у правого плеча фибулой; орнамент мантии, украшенной драгоценными каменьями, состоял из крупных кругов с изображениями орлов — символов власти византийских василевсов; на голове князя художник изобразил венец — по-видимому, так называемую стемму, которой те же василевсы увенчивали себя6. Надо полагать, именно таким — почти василевсом — и хотел выглядеть киевский князь в глазах своих подданных или посланцев иноземных правителей; именно так облачался он в последние годы жизни в особо торжественных случаях. Титул князя, которым владел и он сам, и его предки, наверное, казался недостаточным ему. Современники все чаще именовали его либо каганом (как митрополит Иларион в своем «Слове»), либо царем или, точнее, цесарем — титулом, который в Древней Руси прилагался к василевсам, императорам Византийской империи; князь Ярослав, насколько нам известно, первым из древнерусских князей назвал себя так. И, пожалуй, он имел на это право, ибо и вел себя по-цесарски, уподобляя свой город граду святого Константина или поставляя по своей воле святителя на Киевскую митрополию (а это в глазах его современников являлось прерогативой императора)7. Именно царем будет назван Ярослав и в надписи о его кончине, выведенной на стене Софийского собора, и эта надпись достойно увенчает его долгое киевское княжение.