Как видим, привлечение всей совокупности исторических источников позволяет более рельефно воссоздать картину той далекой эпохи.
Раздел Руси по «ряду» Ярослава Мудрого. Карта д. и. н. С. Н. Темушева (Беларусь, Минск, Белорусский государственный университет)
А. Ю. Карпов. Ярослав Мудрый
От автора
Безвестный киевский книжник, один из творцов русской летописи, трудившийся без малого тысячу лет назад, нашел удивительно точные слова для того, чтобы определить историческую миссию князя Ярослава Владимировича, героя этой книги. «Так бывает, — писал он, обращаясь к жанру притчи, излюбленному в Древней Руси, — некто землю разо́рит (то есть распашет. — А. К.), другой же насеет, иные же пожинают и вкушают пищу неоскудевающую; так же и сей. Ибо отец его, Владимир, землю взорал (распахал. — А. К.) и умягчил, рекше Крещением просветив; сей же насеял книжными словесами сердца верных людей; а мы пожинаем, учение приемлющее книжное»1.
Автор этих слов принадлежал к поколению сыновей и внуков князя Ярослава, но слова его в полной мере могут быть отнесены и к нам. Ибо если собственно Крещение Руси, то есть исторический выбор, на тысячелетие определивший судьбы страны и народа, явилось великой заслугой отца Ярослава, князя Владимира, то на долю Ярослава и книжников его поры выпали осмысление и уяснение этого исторического выбора, выработка тех нравственных и политических основ жизни общества, которые впоследствии и получили название русского православия и которые в значительной степени определяют нашу жизнь и по сей день. И в этом смысле жизнеописание князя Ярослава является прямым продолжением жизнеописания его отца, князя Владимира Святославовича (Владимира Святого), которое вышло в свет в серии «Жизнь замечательных людей» несколькими годами раньше2.
Личность князя Ярослава Владимировича, несомненно, заслуживает внимания. Имя его знакомо нам еще со школьной скамьи, а время его правления (1019–1054) справедливо отмечено в учебниках как «золотой век» Киевской Руси. Князь Ярослав был едва ли не единственным из правителей России, которому посчастливилось войти в историю с прозвищем «Мудрый» — пожалуй, наиболее лестным и наиболее почетным для любого государственного мужа. Правда, в летописи или других памятниках древнерусской общественной мысли мы не найдем этого прозвища: книжники средневековой Руси именовали Ярослава «Великим» (например, в «Слове о погибели земли Русской»), «Старым» (в «Слове о полку Игореве») или «Большим» (в одной из родословных книг). Но ведь и эти прозвища показывают отношение потомков к князю. В сознании русских людей Ярослав навсегда остался идеальным правителем, одним из устроителей и радетелей Русской земли, впоследствии — вопреки ясно выраженной воле самого Ярослава — распавшейся на отдельные враждующие друг с другом княжества.
Впрочем, само слово «мудрый» имело в Древней Руси несколько иное значение, чем сейчас. «Сий же премудрый князь Ярослав…» — писал о нем киевский летописец XII — начала XIII века, один из редакторов Ипатьевской летописи3, и слова эти означали оценку не только выдающихся умственных способностей князя, но и и других черт его характера — благочестия, богобоязненности, стремления к божественному устроению всей жизни. Ибо «страх Господень есть истинная премудрость, и удаление от зла — разум» (Иов. 28:28). А потому мудрость и благочестие в принципе не различались, соединяясь в понятии богомудрости — высшем проявлении человеческой мудрости. И этим качеством древнерусские книжники в полной мере наделяли киевского князя.
«Был муж тот праведен и тих, хотя в заповедях Божиих…» — вот еще одна характеристика Ярослава, принадлежащая диакону Нестору, одному из самых знаменитых писателей Древней Руси, автору «Чтения о святых мучениках Борисе и Глебе» (конец XI — начало XII века). Зная историю утверждения Ярослава на киевском престоле (а он принял власть над Русью в результате длительной и кровопролитной борьбы), трудно согласиться с такой оценкой. Но это оценка идеального князя, которому по определению должны быть присущи перечисляемые Нестором качества. Именно таким идеальным князем представлялся Ярослав и Нестору, и книжникам более поздней поры. «И [хотя] был хромоног, — вспоминал о физическом недуге князя Ярослава автор Софийской первой летописи, — но умом совершен, и храбр на рати, и христиан любил, [и] сам книги читал»4. Или, как в пространном и излишне велеречивом варианте той же похвалы в знаменитой «Степенной книге царского родословия» (XVI век): «Аще же и хромоног бяше, но благоразумным велемудрием преудобрен, во бранех же храбр и мужествен бе, наипаче же Божий страх имея; от благого же произволения и отеческим богомудрственным стопам правомерно последуя и все православные догматы по Бозе трудолюбно утвержая и все христианские законы непревратно исправляя и прочие благочестивые уставы не умаляя, ни превращая, но паче сугубо наполняя… на святость и на украшение Богом дарованной им державы»5.