И Ярослав не замедлил оказать ему самую существенную помощь. «Сразу после йоля, - рассказывает Снорри, - конунг ста собираться в путь. У него было тогда около двух сотен людей. Ярицлейв конунг снабдил и всех лошадьми (в другом переводе: вьючными животными. - А. К) и всем необходимым снаряжением. Когда конунг собрался, он отправился в путь. Ярицлейв конунг и его жена Ингигерд проводила его с большими почестями. Своего сына Магнуса он оставил у Ярицейва конунга»4.
По льду Олав со своим отрядом добрался до «берега моря» - скорее всего, до Ладоги, где скандинавы обычно пересаживались со своих морских кораблей на речные суда, и наоборот. Весной, когда море освободилось ото льда, Олав ста снаряжать корабли и с началом навигации вышел в море. Вскоре он уже был в Швеции, у конунга Энунда, который также оказал ему помощь и да небольшое войско в четыре сотни человек. Более существенную подмог прислали сами норвежцы; всего, по сведениям Снорри, войско Олава насчитывало «более тринадцати сотен человек», включая лесных разбойников и всякий сброд, и «это тогда считалось большим войском». Но противников конунга оказалось во много раз больше - против него поднялась едва ли не вся страна, и когда Олав и его люди добрались до Стикластадира (в центральной Норвегии), они встретили огромное войско бондов. («Никто в Норвегии раньше не видел такой рати!» - восклицает Снорри.) 29 июля (по другим данным, 30 августа) 1030 года5 в битве при Стикастадире конунг Олав Харальдссон погиб, а войско его было разбито. Власть на Норвегией принял Свейн, сын Кнута Великого от наложницы, который не участвовал в битве, но зато мог использовать всю мощь и все влияние своего могущественного отца. Говорили, правда, что Норвегией заправлял не столько он сам, сколько его мать, бывшая наложница Кнута Альвива, очень скоро вызвавшая крутостью своего нрава ненависть большинства норвежцев.
(Вскоре после смерти Олава - как это нередко бывает - отношение к нему в Норвегии совершенно переменилось. Недовольные засильем датчан норвежцы открыто стали говорить, что конунг Олав - святой. Летом 1031 года, ровно через год и пять дней после битвы при Стикластадире, гроб с его телом выкопали из земли и освидетельствовали: мощи оказались нетленными; за прошедшее время у конунга, словно у живого, отросли волосы и ноги. По желанию народа, гроб с телом внесли в церковь святого Климента в Индаросе (Тронхейме), и вскоре возле него начали происходить различные чудеса, рассказы о которых стаи собирать и записывать. Вероятно, тогда вспомнили и о чуде, которое Олав Святой соверши в Новгороде: рассказывали, будто у сына одной знатной вдовы в горле вскочил огромный нарыв, так что «мальчик не мог ничего есть, и считали, что дни его сочтены. Его мать пошла к Ингигерд, жене конунга Ярицлейва… и показала ей сына. Ингигерд сказала, что она не может его вылечить. "Пойди к Олаву конунгу, - говорит она. - Он здесь лучший лекарь - и попроси его рукой коснуться того, что болит у твоего сына"… Конунг взял кусочек хлеба, размочил его и положил крестом себе на ладонь. Потом он положил этот кусочек хлеба мальчику в рот, и тот его проглотил. У мальчика сразу прошла боль, и через несколько дней он был совсем здоров… Сначала думали, что у Олава конунга просто искусные руки, какие бывают у тех, кто владеет искусством лечить, но потом, когда все узнали, что он может творить чудеса, поняли, что это исцеление было подлинным чудом». Так рассказывал Снорри Стурлусон.
Еще об одном чуде, совершенном в Новгороде, упомянул в своей висе об Олаве Святом знаменитый исландский скаль Сигват Тордарсон, который привел и имя исцеленного: «Досель не истлела прядь, что в Гардах… болесть сняла с Вальдамара»6. Та заметная роль, которую отводит предыдущий рассказ о чуде святого Олава кягине Ингигерд, а также само имя исцеленного - Вальдамар, то есть Владимир (заметим, княжеское имя!), - позволяют предположить, что исцеленным оказался не кто иной, как девятилетний сын князя Ярослава и княгини Ирины-Ингигерд, княжич Владимир. Во всяком случае, другого Вальдамара в Новгороде в это время источники не знают).