Конечно, это явное преувеличение, ибо отношения между двумя странами более чем за полвека, предшествовавших войне, оставались - по крайней мере, внешне - вполне мирными, о чем мы уже говорили в самом начале главы38. И все же определенная логика в рассужениях византийского историка, несомненно, присутствует. Крайняя нестабильность политической ситуации в Империи после пресечения мужской линии Македонской династии, разумеется, не могла не отразиться на русско-византийских отношениях. Нельзя забывать о том, что межгосударственные договоры того времени носили во многом личный характер и требовали обязательного подтверждения в случае смены одного из правителей. За неполные четырнадцать лет после смерти Константина VIII в Империи сменилось четыре императора, что не могло не вызывать в Киеве определенной тревоги. Все это накладывалось на взаимное недоверие и неприязнь, которые обе стороны питали друг к другу. Отношение византийцев к Руси и русским ярко высвечивает приведенная выше цитата Пселла. Но и на Руси греков называли не иначе как «льстивыми», то есть склонными к коварству, обману, и явно недолюбливали их.
Ярослав, по-видимому, внимательно следил за развитием событий в Константинополе, тем более что он никогда не забывал о своем, пусть и косвенном, родстве с правящей династией. Императрица Зоя, дочь Константина VIII, приходилась родной племянницей его мачехе, царице Анне, а все императоры, правившие после Константина VIII, получали права на престол лишь постольку, поскольку вступали в связь со стареющей императрицей: Роман III, Михаил IV и Константин IX Мономах приходились Зое мужьями, а Михаил V был усыновлен ею. Сценарий появления очередного обитателя константинопольского дворца всякий раз повторялся: новый претендент на престол очаровывал и утешал любвеобильную и доверчивую императрицу, а затем, воцарившись, сразу же охладевал к ней. При Пафлагонянине Зоя оказалась почти в полной изоляции, а его племянник Калафат и вовсе попытался постричь свою приемную мать в монахини и даже выслал ее из Константинополя. Правда, именно эта вопиющая неблагодарность и стоила ему престола, а затем и жизни. 20 апреля 1042 года, в тот самый день, когда Зоя была сослана на один из Принцевых островов близ Константинополя, мощное народное восстание в защиту «матушки Зои» потрясло столицу Империи. Преетарелая императрица была срочно возвращена во дворец, но это уже не могло спасти положения. Народ настоял на провозглашении императрицами-соправительницами Зои и ее младшей сестры Феодоры; Каафат же был ослеплен разьяренной толпой и вскоре скончался в ссылке. Спустя полтора месяца 64-летняя Зоя в третий раз вышла замуж (богобоязненная Феодора отказалась от замужества) - на этот раз за представителя одного из самых знатных семейств Византии Константина Мономаха (по слухам, ее прежнего любовника), который и стал новым императором ромеев39.
В этих событиях принимали участие и выходцы из Руси, прежде всего наемники, находившиеся на службе у императоров, те самые «воины с секирой на плече» (так называли в Византии русских и норманнов), которые составляли ядро императорской гвардии. Среди тех, с чьих слов князь Ярослав мог узнать подробности произошедшей в Константинополе драмы, был известный нам норвежец Харальд Сигурдарсон, будущий Харальд Хардрада (Суровый Правитель) - единоутробный брат Олава Святого, который некогда находился на русской слубе, а около 1034 года во главе военного отряда в пятьсот человек обьявился в Византии, где поступил на службу к императору Михаилу IV Пафлагонянину; Харальд участвовал во многих войнах и походах, в частности, воевал под нача'ом знаменитого византийского полководца Георгия Маниака (Гюргира, как именуют его саги) и совершил немало подвигов в Палестине, Южной Италии, Болгарии и на Сицилии. В течение всего своего пребывания в Империи он поддерживал самые тесные связи с князем Ярославом и регулярно отправлял ему на сохранение все то золото и все те драгоценности, которые получал за свою службу или захватывал в качестве военной добычи.