Но если так, то последовавшие затем трагические события и в самом деле можно, по крайней мере отчасти, объяснить горячностью двадцатидвух- или двадцатитрехетнего князя Владимира. Действительно ли он подался на уговоры своей варяжской дружины, или вопрос о дальнейшем продвижении вглубь Византии был согласован с князем Ярославом (времени на это Владимиру должно было хватить), мы не знаем. Судя по летописному текст, киевляне проявили заинтересованность в мирном разрешении конфликта - и можно предположить, что именно такова была позиция самого князя Ярослава Владимировича. И если он и да свое согласие на преодоление похода, то, наверное, лишь для того, чтобы с позиции силы и у стен самого «Царствующего града» продиктовать слабому, по его мнению, императору ромеев новые условия русско-византийского договора.
Так или иначе, но император Константин оказался не вполне готов к такому поворот событий. Несмотря на длительные переговоры, начало военных действий застало его врасплох, и под рукой у императора оказалось слишком мало сил для отражения русского войска. Об этом в один голос свидетельствуют все византийские авторы, которые писали о войне 1043 года, - Пселл, Скилица, Аталиат и другие.
И все же Константин сумел принять необходимые меры. Главное внимание он, естественно, уделил флоту, который в то время переживал даеко не лучшие времена. Еще в августе 1040 года столичный флот практически полностью сгорел во время пожара в бухте Золотой Рог, о чем в Киеве, разумеется, знали. «Морские силы ромеев в то время были невелики, - рассказывает Михаил Пселл, - а огненосные суда, разбросанные по прибрежным водам, в разных местах стерегли наши пределы. Самодержец стянул в одно место остатки прежнего флота, соединил их вместе, собрал грузовые суда, снарядил несколько триер, посадил на них опытных воинов, в изобилии снабдил корабли жидким огнем…» «Он снарядил и царские триеры и немало других средних и легких судов…», - вторит Пселлу Иоанн Скилица. Он же упоминает и дромоны - быстроходные двухмачтовые военные корабли с двумя рядами гребцов. В техническом и боевом отношении византийский флот значительно превосходил русский. Если моиокеилы (однодеревки) русских вмещали до 50 человек, то, например, на тяжелых дромонах греков могло находиться до 150 воинов и 50 матросов, а на триерах еще больше. Византийские суда были быстроходнее, а главное, значительно лучше вооружены. Кроме того, император успел подтянуть к столице и крупные сухопутные силы, вызванные из провинций. Им также предстояло сыграть немаловажную роль в победе над «скифами».
Серьезные меры предосторожности были приняты и непосредственно в Константинополе. «Живущих в столице русских купцов, - рассказывает Иоанн Скилица, - а также тех, кто был здесь ради союзнической слубы (то есть русских наемников. - А. К.), [василевс] рассеял по фемам, чтобы не возник внутри какой-либо заговор, как к тому располагали время и обстоятельства». Судя по свидетельству сирийского христианского историка XIII века Абу-л-Фаража (Бар Гебрея), русские оказались не единственными, кого коснулись карательные действия императора. Под неточным 1044 годом хронист сообщает о насильственном выселении из Константинополя вскоре после воцарения Константина Мономаха вообще всех иноземцев, Обосновавшихея здесь за последние тридцать лет: арабов, евреев и германцев (может быть, «франков», то есть варягов?). Можно думать, что эти меры также были приняты во избежание возможных смут и неурядиц в городе во время нашествия русов75.
Тем временем, почти не встречая сопротивления, флот Владимира продвигася вдоль побережья Черного моря к Царьграду. «Неисчислимое, если можно так выразиться, количество русских кораблей прорвалось силой или ускользнуло от отражавших их на дальних подступах к столице судов и вошло в Пропоитиду (Мраморное море. - А. К.)», - сообщает Михаил Пселл. Войск пограничной фемы Парметрион (фемы подунайских городов, то есть восточной Болгарии) во главе со стратигом Катакалоном Кекавменом хватило лишь на то, чтобы атаковать отдельные небольшие отряды русских, высаживавшиеся на берег для пополнения запасов продовольствия. «Смело сражаясь», Катакалан обратил в бегство один из таких отрядов «И принудил варваров вернуться на свои ладьи», - не преминул отметить Скилица. Впрочем, об этом частном успехе стратига Парметриона он упомянул лишь потому, что тот отличился на заключительном этапе войны.