Гоша отмахнулся от этой идеи, как от мухи, и стал ждать рассвета.
— Гоша… — услышал он.
— Я здесь. По-прежнему здесь. Пока здесь…
— Как вы думаете, Гоша, труднее спускаться с горы или подниматься в гору? — спросил Гудзон, и чувствовалось, что не этот вопрос его волнует, а проблема одиночества в полной темноте.
— Если в нашем случае, то лучше стоять и не рыпаться.
— Нет, а вообще?
— Вообще, если начать путь со спуска, то спускаться легче. Если же спуск начинать после изнурительного подъема, то я бы еще поспорил. Гудзон, в ваше время уже были парашюты?
— А что это такое?
— Я так и думал… А идея летать уже будоражила умы?
— Будоражила, Гоша. Но мне не нравится этот разговор, если честно…
— Вам не нравится все, о чем бы я ни заговорил, — огрызнулся Гоша.
— Это потому что все, о чем вы ни заговорите, пахнет мертвечиной.
Гоша посмотрел вниз. Облака посветлели. Он повернул голову и впервые за ночь различил очертания Гудзона на скале.
— О чем задумались, Гоша?
— Я не могу понять, куда падают вагоны.
— Вниз.
— Это я понимаю. Было бы странно, если бы вагоны падали вверх. Я о другом, — Гоша пошевелился, чуть изгибая спину. И сразу почувствовал мурашки на коже. Онемевшая спина ожила вместе с рассветом. — Если они падают с частотой один в полчаса, и это происходит ежедневно, каждый месяц… то где-то внизу должна быть гора из вагонов. Вопрос второй: откуда здесь, наверху, столько вагонов? Кто их изготавливает? Полста вагонов в сутки улетают в никуда. Полторы тысячи вагонов в месяц. В год это восемнадцать тысяч. Вы в состоянии представить себе гору вагонов числом в восемнадцать тысяч?
Гудзон поежился под утренним ветром. Было слышно, как он втягивает этот воздух, чтобы освежиться.
— Вчера вечером, Гоша, я и одного вагона не мог себе представить. Но я не пойму, к чему вы ведете.
«Если прыгнуть в вагон, когда он будет проезжать мимо…» — подумав об этом, Гоша представил, как они с Гудзоном будут выглядеть через две секунды после приземления, и тряхнул головой.
Он посмотрел вверх. Скала отвесно уходила в очередной слой облаков, и конца ее не было видно.
— Гудзон, нужно принять одно из двух решений. Либо мы прыгаем сами, либо цепляемся за вагон. Вы что выбираете?
Тот фыркнул. Сейчас, когда солнце прорвало пелену облаков под их ногами и распустило по скале свет, было хорошо видно, как Гудзон ухмыляется. Ни один из вариантов его не устроил. Качнувшись, он повернулся и стал спиной к пропасти.
— Гоша, а если под ворота что-нибудь опустить?
— Зачем? — Минуту Гоша смотрел в лицо Гудзона глупо и растерянно, а потом взгляд его вдруг посветлел и в глазах появилась смешинка.
— То есть вы хотите сказать, что не все решает автоматика? Что сработает человеческий фактор?
— Не понимаю, зачем вы все это мне говорите, — с досадой пробормотал Гудзон. — Я же просто рассуждаю: если ворота закроются не полностью, то кто-то придет, чтобы повреждение исправить.
Гоша улыбнулся непослушными губами.
— А вы не случайно Гудзон открыли…
— Что я открыл?
— Гудзон.
— Что?
— Вы не случайно Гудзон открыли — сказал я, — повторил Гоша.
— Я слышал это! — рассердился Гудзон. — Но что я открыл?
— Гудзон!
— Что?!
Гошу затрясло.
— Что смешного?!
Гоша не мог смеяться. Он боялся потерять равновесие, и потом, у него не было на это сил.
— Реку, Генри, вы открыли реку… Видите камень, что справа от вас? Он похож на голову овцы.