Я направил джип прямо на нее. Она отскочила вбок, гранатомет, кувыркаясь, отлетел в сторону. Джип въехал в воду. Я включил заднюю передачу и, матерясь, попытался выбраться. Из-под колес летела пена. Марси убегала.
— Давай, джип! — Я ударил кулаком по приборной доске. Машина прыгнула назад. — Спасибо тебе!
Но ренегатов уже не было. И хторран тоже. Они исчезли в самой чаще, где джип не мог проехать.
Не беда. Отсюда только один путь, и я встречу их там. Я развернулся и направил джип к дороге. Еще не конец. Не совсем конец.
Джип вылетел из парка, его занесло на повороте, я вывернул руль и помчался по шоссе на север. Навстречу мне бежали люди и показывали на что-то у себя за спиной. Я не мог расслышать, что они кричали, должно быть, оглох от взрывов. По лицу Берди текла кровь. Я помахал рукой, чтобы она посторонилась, и бросил джип вперед.
Тут лежали еще тела — мой Бог, что они натворили! Казалось, здесь буйствовала смерть. Однако я видел этих хторран, я видел, как они двигались и вели себя; это было отнюдь не голодное бешенство. Они действовали сознательно. Это было наказание.
Это было самое худшее, что мне когда-либо доводилось видеть.
Скорей на север — к развороту шоссейной петли. Там они выйдут из парка. Прямо на меня. Сирены я больше не слышал. Или она все-таки продолжала выть?
Я включил сирену джипа. С юга еще шли люди. Я не хотел снижать скорость, свернул вправо и промчался мимо них по пешеходной дорожке. Затем снова съехал на шоссе и свернул…
… мелькнув в последний раз, они исчезли за скальной грядой! Я опоздал.
И тем не менее я выстрелил. Все-таки я снес вершину холма. Не знаю, попал ли я в кого-нибудь, — смотреть не хотелось.
А потом наступила тишина.
Все кончилось.
Такого места, как Семья, больше не существовало.
42 ПАВАНА ДЛЯ МЕРТВОГО ИНФАНТА
Нет такой вещи, как священная война.
Я просидел в джипе до заката. Начало темнеть. Солнце коснулось краешком океана, и вода вспыхнула желтым пламенем.
Я сидел в джипе на северной оконечности полуострова, под обрывистым гребнем перевала, и слушал небо.
Все, что спустится сегодня ночью с этого холма, умрет. Если они поймут, как сильно ранили нас, то обязательно вернутся.
Я был готов к встрече.
Я сидел и смотрел, как солнце таяло в океане, расплываясь пленкой огня по маслянистой воде.
Как это говорил Деландро? (Почему я не могу выбросить его из головы?) Ах да — трансформация. Он говорил о процессе трансформации. Он сказал, что это напоминает огонь. Энергия плавно перетекает, она становится направленной. Старая система разрушается, и мы создаем новую. Мы выбираем, какую создать. Созидание есть акт устремления к тому, что возможно, и, пройдя стадию личного распознавания, оно становится опытом. Пережитый опыт есть созидание; все остальное следует так же неизбежно, как машина или поезд следуют за своим двигателем.
Почему я вспомнил об этом? Потому что только сейчас понял, что он имел в виду. Сегодня днем я трансформировал себя.
Эта трансформация не понравится Деландро. Совсем не понравится.
Он горько пожалеет об этом, гарантирую.
Зажглись уличные огни.
Вокруг фонарей роилась мошкара.
Наживка.
Эти фонари были еще одним способом, которым мы оповещали мир о своем присутствии. И хторран тоже.
— Джим?
Я поднял голову. Би-Джей.
— Ты нам нужен. Поехали.
Я отрицательно покачал головой: — Мне нужно остаться здесь. Кто-то должен стоять на страже.
— Все в порядке, Джим. Я позвонила в Санта-Круз. Военный губернатор в курсе. Они немедленно высылают сюда команду Красного Креста, а солдаты патрулируют дорогу. Сегодня ночью на полуострове ничего не случится. Тебе не нужно больше стоять на страже. Тебя сменили.
Я посмотрел на огнемет в своих руках.
— Поехали, — сказала она, залезая в джип. — Отвези меня обратно.
Я обернулся и положил огнемет за спинку сиденья. Потом повернул ключ зажигания, и джип ожил. В моем мозгу теснилась тысяча вещей, которые надо было высказать Би-Джей. Но я не хотел начинать. Я знал, к чему это приведет.