— В чем?
— В вас. — В темноте она едва коснулась его щеки. — Я вас недооценила, Сэм, или переоценила, а, может, и то, и другое.
Он качнул головой, чтобы избежать прикосновения, а затем протянул в темноте руку и провел по ее гладкой, закругленной щеке и углубился в черные волосы. Ухватившись за золотое кольцо, сжимавшее ее волосы, он грубо потряс его из стороны в сторону. Волосы мягко касались его руки.
— Довольно с вас, — сказал он. — Я не ваш любимый щенок. Скажите, что вы имели в виду?
Она рассмеялась.
— Если бы вы не были так молоды, — с оскорбительным выражением произнесла она.
Он так резко отпустил ее, что она пошатнулась, и, чтобы восстановить равновесие, ухватилась за его плечо. Он молчал. Потом негромко спросил:
— Сколько же вам лет?
— Двести двадцать.
— Я вам наскучил. Я ребенок.
Ее смех был равнодушен.
— Не ребенок, Сэм, вовсе не ребенок! Но наши взгляды так разнятся. Нет, вы не наскучили мне. Это и беспокоит меня. Я хотела бы, чтобы наскучили. Тогда я могла бы оставить вас сегодня и забыть обо всем случившемся. Но что-то в вас есть, Сэм. Не знаю…
Голос ее стал задумчив. Музыка позади нее тихо поднялась в кричащем крещендо. Далеко в болотах один из соперников торжествовал победу.
— Если бы вы только были таким человеком, каким кажетесь, — проговорила Кедра Уолтон. — У вас отличный мозг. Как жаль, что вы не сможете использовать его достаточно долго. Я хотела бы, чтобы вы не были одним из этих многих. Я вышла бы за вас замуж — на время.
— Каково чувствовать себя богом? — угрюмо спросил ее Сэм.
— Простите, если мои слова прозвучали покровительственно. Вы заслуживаете большего…
…Каково чувствовать? Ну, мы бессмертные. С этим ничего нельзя сделать. Это хорошо… но это пугает. Это ответственность. Мы не только играем, вы знаете. Первые сто лет я училась, путешествовала, изучала людей и мир. Потом сто лет увлекалась интригами. Училась, как дергать за ниточки, чтобы Совет принял нужное мне решение. Нечто вроде джиу-джитсу для мозга. Затронуть самолюбие человека и заставить его реагировать так, как мне нужно. Я думаю, вы сами хорошо знаете эти штучки — но вы никогда не сможете овладеть этим искусством так, как я. Жаль. Что-то в вас есть… Я… Ну, неважно.
— Не говорите о браке. Я не женюсь на вас.
— О, же́нитесь, я могу попытаться даже и сейчас. Я могу…
Сэм перегнулся через ее колени и нажал выключатель. Послышался щелчок, и в маленькой комнате со множеством подушек вспыхнул свет. Кедра замигала своими прекрасными, лишенными возраста глазами и засмеялась, наполовину протестуя, наполовину удивляясь.
— Сэм! Я ослепла. Не нужно, — она потянулась, чтобы выключить свет. Сэм схватил ее за руку и сжал пальцы с тяжелыми золотыми кольцами.
— Нет! Слушайте, я оставлю вас немедленно и никогда не захочу увидеть снова. Поняли? У вас нет ничего, чего бы я захотел.
Он резко встал.
Что-то змеиное было в том, как она одним ровным быстрым движением поднялась на ноги, слегка звеня многочисленными блестками на платье.
— Подождите! Нет, подождите! Забудьте обо всем, Сэм. Я хочу кое-что показать вам. Это были только слова, Сэм, я хочу, чтобы вы вместе со мной отправились на небо. У меня есть для вас проблема.
Он холодно смотрел на нее. Глаза его были стальными щетками под рыжими ресницами и грубыми кустистыми бровями. Он назвал сумму, в которую ей это обойдется. И она, улыбнувшись, сказала, что заплатит. Слабая египетская улыбка задержалась в уголках ее рта.
Он вышел вслед за ней из комнаты.
Небо почти соответствовало полузабытому месту рождения человечества. Это была Земля, но Земля, окруженная романтическим ореолом. Небо представляло собой гигантский полукупол, стены которого были усеяны множеством небольших комнаток, нависавших над гигантским помещением внизу. Каждая комнатка могла быть изолирована от остальных. Особое устройство из перекрещивающихся лучей могло создать впечатление пребывания в гуще толпы. Можно было также, в соответствии с оригинальным замыслом архитектора, наслаждаться иллюзией земного окружения.
Правда, пальмы и сосны росли по ночам из одного и того же суррогата. Виноград, розы и цветущие деревья заслоняли друг друга, не это никого не смущало. Только ученый понял бы, в чем дело. Времена года давно стали экзотической частью истории.
Это было стройное и великолепное зрелище — цвет земной поверхности смещался от зеленого к коричневому, а потом — к сверкающему голубовато-зеленому, потом снова появлялись болезненно-зеленые лезвия, набухали почки, и все это — естественно, так непохоже на контролируемый рост гидропоники.